После недолгого молчания, поняв, что Дайана не собирается продолжать, Томас медленно произнес:
— Понимаю, что он имел в виду. У вас прекрасная кожа, мисс Брайс, и вы явно за ней ухаживаете. К тому же у вас потрясающие глаза, — задумчиво добавил он. — Но вы вовсе не из тех, кого называют хорошенькими. Зато… чувствуется отличное воспитание и, я бы сказал, тонкая кость… Да-да, вы интересная и запоминающаяся женщина.
— Благодарю вас. — Взгляд красивых глаз источал поистине патрицианское высокомерие. — Давайте-ка вернемся к теме разговора. Я согласилась позировать ему… Кстати, было ужасно скучно. — Она скорчила гримасу. — Как бы то ни было, Генри считал, что может получить премию за мой портрет, а ему бы это здорово материально помогло. Однако, не закончив работу, он зациклился на мысли, что изображение во весь рост в обнаженном виде будет еще лучше. Вот тогда-то, мистер Элиот, я и сказала ему то, что сказала, — мягко закончила Дайана. — Теперь вам все ясно?
— Абсолютно, — признал он. — И вполне сходится с тем, что я о вас слышал, мисс Брайс. «Разбивает сердца, как в старое доброе время», не говоря о прочем… Хотя я все-таки не возьму в толк: чем Генри так не угодил Всевышнему, что тот свел вас с ним? Одним словом, завтра вы летите в Лондон вместе со мной, в больницу к Генри. Надеюсь, вам все ясно, — холодно добавил он. — Мне не хотелось бы прибегать к силе, мисс Брайс, но, если потребуется, я готов.
Дайана долго и пристально смотрела в его глаза. Ее потрясло, насколько они были полны гнева и презрения. Ей пришло в голову, что она оказалась наедине с интеллигентным, но крайне раздраженным мужчиной, который не только был намного выше ее, но еще обладал сильным и легким в движениях телом и великолепными широкими плечами… Она в западне, а на помощь позвать некого.
Девушка задумчиво произнесла:
— Не знаю, как вы, Томас, а я замерзла, промокла и умираю от голода. Вы можете делать что угодно, а я переоденусь и приготовлю поесть.
— Отличная идея, — проворчал Томас Уильямс и с холодной усмешкой отметил вспышку гнева в ее синих глазах, прежде чем она прошла в спальню.
— Ну вот, макароны разогреты, салат готов, а хлеб домашний. Хотите вина, пива?
Дайана приняла душ, переоделась в синий спортивный костюм и намеренно надела старые меховые тапочки. Обычно она носила их лишь тогда, когда было очень холодно и она была дома одна. Все это время девушка пыталась сообразить, можно ли сбежать. И поняла: ни единого шанса.
Спальни и ванная на чердаке освещались окнами, выходящими на крышу. Через те же окна, если их открыть с помощью длинной палки с крюком на конце, в комнату попадал воздух. В гостиной и кухне окна были обычные, с симпатичными ящиками для цветов снаружи. Но в гостиной расположился Томас Уильямс, и хотя по его виду нельзя было сказать, будто он охраняет выходы, Дайана была почти уверена, что так оно и есть. К тому же он сидел у ее рабочего стола, на котором стоял единственный телефон.
— Стаканчик вина не помешал бы, — признался он.
— Пожалуйста, выбирайте. — Дайана вежливо указала на небольшую стойку с бутылками. Она накрыла стол красно-белой клетчатой скатертью, положила подходящие салфетки и поставила посередине вазочку с цветами. Еще теплый хлеб она завернула в белоснежную полотняную салфетку, салат, заправленный острым соусом собственного приготовления, смотрелся очень аппетитно. Она успела разложить макароны на тарелки, когда Томас наконец остановился на бутылке божоле, которую тут же открыл.
— Вкусно, — сказал он, попробовав макароны. — Сами готовили?
— Конечно. Во мне много качеств, которых мужчины не заслуживают; по кулинарной части им жаловаться не на что.
— Принято, мисс Брайс.
— Да… — Дайана подняла бокал, разглядывая рубиновое вино на свет. — Не вернуться ли нам к нашей теме? Вы, стало быть, уверены, что я одна из великих соблазнительниц и что я гнусно обошлась с Генри Бресли?
Он кинул на нее беглый взгляд, продолжая жевать.
— А вас не называют Русалочкой, мисс Брайс?
— Иногда, — призналась она. — В основном моя семья. Но мало кому из прочих позволено так ко мне обращаться, в основном потому, что это напоминает мне о тех временах, когда мне было года четыре, ведь именно тогда возникло это прозвище. Мне так и не удалось домашних отучить от него. Но, знаете, меня просто нервная дрожь пробирает от вашей «мисс Брайс».
— Хотите, чтоб я называл вас Русалочкой?
— Нет, — ровным голосом отозвалась она. — Просто Дайаной. И какое отношение это имеет к теме нашего разговора, Том?
— Просто Генри писал мне о вас, употребляя именно это прозвище, и он продолжает именно так вас называть в бреду.
— Генри никогда не называл меня Русалочкой…
— Может быть, не в глаза, — согласился Уильямс. — Но в своем письме он описал вас как белокурую богиню и еще сообщил, что не знал, что такое любовь, пока не встретил вас. Генри также упомянул ваше происхождение и кучу адвокатов и судей в вашей родне… — Замолчав, он иронически поднял брови. Девушка попыталась было возразить, но Томас безжалостно продолжал: — А потом, разбирая его вещи, что же я нашел? Ваш незаконченный портрет. И ваше имя упоминалось в его дневнике. Ваше, несколько раз подчеркнутое. Да еще и от этой квартиры…
Дайана уставилась на него, широко распахнув глаза и раскрыв рот.
— Это… это… да я просто слов не нахожу. Впрочем, нет, нахожу. Произошла какая-то чудовищная ошибка. Да, мы с Генри расстались, но откуда вы взяли, что в том есть моя вина? Почему, несмотря на то что раньше вы меня в глаза не видели, я оказалась объектом, вызвавшим ваше презрение? — Ее глаза бросали ему гневный вызов.
Томас пожал плечами, покрутил в пальцах бокал на длинной ножке, и она машинально отметила, что у него длинные пальцы и что его часы с потертым кожаным ремешком видали лучшие времена.
— Я навел справки.
— Вот как, — насмешливо отозвалась Дайана. — Ну, расскажите мне еще что-нибудь.
Подняв голову, он встретился с ней взглядом, и девушка увидела в его зеленоватых глазах ту же насмешливость, которую заметила раньше.
— Должен признаться, что вы весьма колоритная особа, Дайана, — произнес он.
— Продолжайте! — скомандовала она.
— Ну… — Он откинулся на спинку стула. Двадцать три года, учились в хороших школах, еще пансион для благородных девиц, принадлежите к приличному обществу, научились ездить верхом чуть ли не раньше, чем ходить, выступали с показательными прыжками… Вот что мне удалось узнать. Плюс тот факт, что папочка, похоже, ни в чем вам не отказывает, включая и эту хибару. — Он огляделся. — Еще вы заработали репутацию… напыщенной, высокомерной девицы.
