машину, audi сотку, щука в простонародье — ее сплюснутый серебристый передок, с черными бортами, отражавший слепящее солнце, торчал за кирпичным углом. В этот момент, шафер, одной рукой подбоченившись курил стоя на крыльце, искоса поглядывая в нашу сторону. Как не странно, надпись с названием заведения отсутствовала, хотя, возможно она скрывалась за распахнутой дверью, притиснутой к фасаду половинкой силикатного кирпича. Зато была надпись «БАНЯ» недалеко от шафера на белом альбомном листе, и под ней жирная черная стрелка, указывающая направо.
Пройдя мимо шафера, любезно освободившего нам проход, мы протиснулись в дредастую кисею задев макушками панам кончики «ветерка» и под улюлюкающую мелодию очутились внутри просторной и прохладной столовой, как ни странно, пустующей к обеденному времени, а ведь, казалось бы, желающих перекусить, должно быть, целое скопище. За раздаточным столом так же пустовало, наверняка продавец расставлял принятый товар в кладовой. Однако один человек, все же присутствовал здесь. Лидия сразу толкнула меня локтем и кивнула на него.
Он был тут единственным посетителем помимо нас и курящего шафера снаружи, он сидел в развалку к нам спиной, за последним столиком в глубине помещения и тупо смотрел на окно. На столе, у него, стояла черная банка пива «AMSTERDAM», а рядом наполовину наполненная мочекаменной жидкостью с пенкой, хрустальная стопка. Был он одет ни как турист, а как военный, в камуфляжной футболке, шортах цвета хаки и летних берцах. Туристом его делал, только небрежно брошенный между ногами и табуреткой большой рюкзак, почти как у меня. Да и прическа, стоит сказать, отрицала его военную принадлежность: длинные черные волосы, стянутые в хвостик — за такое, как мне кажется, в армии могут лишь изнасиловать.
Бросив рюкзаки на дальние стулья, примыкающие к окну, мы присели друг напротив друга за ближайший к выходу столик. Я, немного подуставший, тут же слегка откинулся на спинке, свесив руки — за нашим столиком, в отличие от того с табуреткой, что в конце помещения, были относительно удобные деревянные стулья со спинками, на которых имелись примятые подушки-сидушки (в простонародье — поджопники). Лидия сложила руки на стол и наклонилась ко мне. Она дежурно улыбалась, и я понимал, что это значит. Она хочет, чтобы мы познакомились с тем чуваком. Я отрицательно мотнул головой, но было уже слишком поздно, когда я понял, что надо соглашаться. Она всегда делает все против моей воли — бывает, если меня это умиляет, мне даже нравятся ее прекословия, а иногда, вот, например, как сейчас — нет. Поэтому, если ее идеи уж совсем безумные, мне приходится с ними соглашаться — тогда хоть появляется третий вариант решений по мимо «да» и «нет» и звучит он по типу: «давай подумаем».
Но было уже поздно, как я сказал. Она, просто, молча, встала и пошла к нему. Смотря на ее отдаляющиеся бедра, я отметил, что джинсовые шорты стали ей как-то великоваты — неужели за три дня можно так похудеть. Она подошла к нему, уперлась рукой на стол и, ссутулившись, начала с ним о чем-то толковать, прихохатывая. Продолжалось это недолго, в итоге, она махнула мне рукой, а сама села с краю стола, слева от незнакомца.
По прибытию к ним, я приставил к стенке наши рюкзаки и оседлал табуретку справа, на краю противоположенном к Лидии.
Незнакомец, оказавшийся мужчиной лет тридцати пяти с проступающей сединой, как на голове, так и на бороде, тут же протянул мне руку.
— Койот — представился он как мне показалось достаточно грубо.
Но…Койот. Никогда б не подумал, что столь взрослые люди так же играют в эту ерунду. До того, как отправиться в путешествия мы с Лидией, (по ее, конечно же, соображениям) тоже придумали себе походные позывные, но я честно говоря, не знал, что буду вынужден использовать их на практике. Я протянул ему руку навстречу:
— Херобрин — представился я, и почему-то сразу пожалел об этом. Какой к черту Херобрин…ну Лидия!
Койот сжал мою руку и ухмыльнулся.
— Как, бритый хер?
Вот я так и знал. Лидия захихикала, и трясясь от безмолвного смеха спрятала глаза за краем панамки. Я почувствовал, как багровеют от смущения мои щеки:
— Нет — сказал я так неловко, что лучше бы вообще ничего не говорил — Херобрин — это персонаж вселенной Minecraft.
Лидию, это почему-то насмешило еще сильнее. Она прикрыла нос пригоршней.
Койот состряпал вопросительную гримасу и начал вертеть головой, до сих пор не отпуская мою руку:
— Бритый хер, херувим, героин, господи, скажи ты просто свое имя.
— Артем — незамедлительно произнес я. Я чувствовал, как затекает моя ладонь в этом столь продолжительном рукопожатии.
— Ну вот — выдохнул он и наконец освободил мою руку. И опять не знаю зачем, но я тут же кивнул на Лидию и сказал:
— А это Vendetta.
— Это Лидия — сказал твердо Койот, бросив на меня пренебрежительный взор — мы уже познакомились, не утруждай так себя.
Лидия теперь хихикала на всю столовую, а я сделался красным точно вареный краб.
Когда Койот наполнял стопку пивом, а потом медленно процеживал одним залпом, мне удалось поймать ее взгляд, и как все-таки хорошо, что это случилось, ведь это сказало мне о многом. Она вовсе не насмехалась надо мной все это время, она просто мило хихикала, как обычно хихикает, когда я шарахаюсь от пауков. Мое мужское достоинство утешено. Я улыбнулся ей и все прошло.
— Ты ведь знаешь — обратился ко мне Койот, наполняя следующую стопку, держа ее под таким углом, словно отзеркаливая банку пива — что такое путешествовать по дорогам России?
Я кивнул:
— Да, знаю.
— Так какого черта ты потащил ее за собой? — посмотрел он на меня строго, словно надзиратель.
После этого вопроса настроение Лидии обрушилось. Ее глаза расширились и вопросительно уставились на профиль Койота, смотрящего в мою сторону. Она только хотела что-то сказать ему (видимо заступиться за меня), как вдруг он продолжил:
— А что, если б вас запихали в машину какие-нибудь отморозки, ее бы изнасиловали, перерезали горло и выкинули в кювет, а тебя барана забрали овец пасти, на Кавказ? — он два раза поперхнулся — Был бы я ее отцом, я б тебя прикончил, ей богу.
— Я сама… — чуть ли не закричала на него Лидия.
— Ладно — нагло оборвал ее Койот — я не хочу портить тебе отпуск. У тебя пошел всего третий день. Могу допустить, что за эти три дня, ничего ужасающего с тобой, действительно не приключилось, и самое страшное и неприятно, что ты могла увидеть
