грустный, несмотря на обычный вид довольной и счастливой женщины. Кто ее фотографировал здесь? Муж? Наверное. Кто же еще?
Один мой друг, Денис Заварзин, посмотрев мою страницу в социальной сети, спросил, кто это такая. Я ответил, что это женщина, в которую я уже практически влюблен, но безнадежно, потому что она замужем. Дэн, как я его называл, удивился и сказал, что она явно мне не подходит хотя бы по внешним данным. Она, по его мнению, «слишком старая», хотя мы с ней были ровесниками. Я обиделся на него, возразив, что мне это вообще все равно, ведь я чувствую себя с ней легко и просто, что время с ней летит настолько быстро, что мне кажется, что я уже знаю ее много лет.
Само же поручение, это «плевое дело», я, ко всеобщему удивлению моих коллег, не вытянул, упустил клиента. Стали разбираться, почему это могло произойти, все ли мы сделали правильно, все ли предприняли меры. Оказалось, что да, все необходимые меры были приняты, действия совершены, такова уж была воля несостоявшегося клиента.
Наконец, Таня приехала из отпуска и зашла к нам в кабинет. Она была в той же самой одежде, что и накануне отъезда, только загоревшая на солнце, свежая, отдохнувшая. К нам зашел и начальник. После прослушивания его «вступительного слова», она опять присела рядом со мною и от нее просто пахнуло солью, морем и блаженством. Время как будто остановилось рядом с ней, я опять был в плену ее чар. Поговорили о деле, о Клавдии Станиславовне Блок, так звали директора юридической фирмы со странным названием «Негоциант», выработали дальнейшие действия, и наш непосредственный начальник Игорь Сергеевич, подвел итог, сказав, что теперь мы будем заниматься этим делом сообща.
Мне было очень приятно, ведь теперь я мог чаще с нею видеться и разговаривать. Я стал заходить и к ней в кабинет для обсуждения порученного нам дела. Необходимые предложения по этому делу писал я, но постоянно с нею согласовывал даже самые незначительные доводы и речевые обороты для разговора с несостоявшейся клиенткой, не оттого, что сам не понимал, как надо сделать, но оттого, чтобы почаще приходить к ней и видеть ее. Да и она, наверное, понимала это. Она же тоже заинтересовалась мной, хотя бы немного и формально — она спросила, откуда я родом с такой фамилией и таким именем, кто мои предки. Когда я сказал ей, что родился и вырос в России, а предки мои из Австро-Венгрии, прекратившей свое существование в 1918 году, после чего мои прабабка и прадед эмигрировали в Советскую Россию, исповедуя социалистическую идеологию, мне показалось, что Таня как-то без интереса отнеслась к моим словам, но сказала, что с удовольствием приехала бы на мою историческую родину покататься на горных лыжах, ведь там очень развитые горнолыжные курорты.
Вместе с ней в кабинете располагались двое мужчин в возрасте гораздо старше нашего. Первый, Анатолий Эдгардович Сестробитцев был уже возраста предпенсионного, под стать начальнику нашего отдела, не пил, не курил, в хорошей физической форме, но он был немного «дерганым». Он всегда был в каком-то нервическом движении: то рука дергалась (в этих случаях он стучал ручкой по столу), то нога (в сих случаях он выбивал пяткой по полу какой-то одному ему известный ритм или марш). Видимо, сказалась долгая его служба в милиции. Второй, Дмитрий Богданович Трескунов, был лет на десять моложе Анатолия Эдгардовича, тоже не пил, не курил, но странностями обладал не меньшими, если не большими, чем у своего товарища. Дмитрий Богданович был роста невысокого, такого же невысокого мнения он был и о самом себе, об учреждении, в котором мы работали, да и о цели нашей работы. Передвигался по учреждению всегда вдоль стеночки, чтобы никого не стеснить, не побеспокоить своим присутствием. Характеры двух этих господ не были какими-то выдающимися, но случился однажды один эпизод, когда они, будучи в целом неплохими и спокойными людьми, своими ненужными вопросами-расспросами довели Татьяну до белого каления, да так, что она зашвырнула в Дмитрия Богдановича дыроколом, но не попала.
Мне, находясь у ней в кабинете, приходилось, конечно же, вольно или невольно общаться и с этими двумя господами.
Наступил август. В середине месяца был ее день рождения. Она отмечала у себя в кабинете, было много еды, приготовленной ей собственноручно, тосты, пожелания, подарки.
Как-то мы разговорились о том, что мы добираемся с работы домой на электричке, только ездим в разные стороны. Наше страховое агентство находится в центре, она живет на севере, я — на юге города. И она сказала, что после выхода из электрички ей довольно долго еще приходится идти по какому-то пустырю, по которому бегают бездомные собаки, и ей страшно. Я сказал, что, наверное, муж должен встречать ее. Она согласилась в том, что, может быть, и должен, но встречать точно не будет, что меня, конечно же, очень сильно удивило. Я предположил, что было бы очень хорошо, если бы я смог ее проводить от электрички хотя бы какое-то небольшое расстояние. Но она сказала, что это невозможно по понятным причинам.
В этот же день я ей купил, а на следующий день дал перцовый баллончик для защиты от собак; я надеялся, что это будет выглядеть, как некая забота о ней…
Наше страховое дело продвигалось вяло, необходимые документы мы подготовили, представили Клавдии Станиславовне, но она пока так ничего и не ответила. Я уже ездил к ней и успел оценить, какой она была красивой, эта женщина. Я был поражен и ее красотой и отказом. Ей было лет сорок пять, среднего роста, с пышными светлыми волосами и бюстом размера от пятого до седьмого. Я никогда такого не видел и не умел определять на вид. Когда же мы приехали к ней с Таней, я заметил, что моя спутница относится к ней с недовольством еще и как к женщине. Что-то ее нервировало в поведении нашей клиентки. После того визита к ней Таня сказала, что она всегда с недоверием относилась к юристам, а после встречи с Клавдией Станиславовной это недоверие только усилилось. Я спросил почему, а Татьяна объяснила, что даже после какого-нибудь громкого уголовного дела выходит адвокат осужденного и говорит, что приговор противоречит Конституции нашей страны. Она замолчала. «И что?», — спросил я. «И все! — ответила она. — И больше ничего не говорит. Ну, это как-то поверхностно. Я читала Конституцию, ты хоть статью скажи, которой противоречит приговор! Не говорит». Я только теперь понял, что
