А в это время его родители продолжают свой путь по тысячу раз исхоженным тропинкам, гуляют, плутают, но ребенок пока не знает, что время всегда течет медленнее для тех, кто остался. Он дома, в тепле, и у него нет желания гулять с родителями, он стоит на четвереньках и катает камешек по плиткам пола. Скоро начнется волшебство, когда появятся новые игрушки, скоро его охватит восторг при виде красивых пакетов.
Время проходит весело, часы текут спокойно, постепенно приближая Рождество, мир застыл перед неотвратимостью своего праздника, мир сам как глянцевая картинка. Когда в доме становится прохладно, включают отопление, пора готовиться, на улице уже стемнело, хотя еще только пять часов. Возвращаются родители. И у нее, и у него одни и те же жесты — они входят с улицы и начинают энергично растирать руки. Но он сразу же проходит в спальню, чтобы бросить взгляд на мобильный телефон, ощущая смутную вину за то, что ждет нового послания, и смутное беспокойство, когда видит, что его нет. Тогда он быстро набирает «скучаю», отыскивает в контактах Сабину и нажимает «Отправить». Потом он проходит в гостиную, телефон лежит у него в кармане — он хочет ощутить вибрацию, когда придет ответ. Увидев всех в гостиной, он на мгновение чувствует раздвоение. Присутствие этих людей уничтожает саму идею Сабины, Сабина становится нереальной — миражом другой жизни, которая уже некоторое время так манит его.
Сейчас самое главное — накрыть стол, обдумать все детали праздничного ужина. Дедушка должен со знанием дела подготовить вино, и он обращается с бутылкой, как заправский сомелье; дедушка еще совсем не стар, ему только шестьдесят пять, но ему очень нравится, что он уже дедушка, он только и ждет, что куча внуков будет называть его так. Он гордится этим, видит в этом своего рода славное завершение жизни теперь, когда он на пенсии. Его трудовая жизнь прошла без потрясений и безработицы, тут ему не в чем себя упрекнуть.
Зять не участвует по-настоящему в приготовлениях, его мало интересует индейка, способ ее приготовления, состав фарша, время жарки — все, что ему объясняет теща, как будто это в первый раз. У него немного отсутствующий вид, он часто вынимает из кармана телефон, чтобы посмотреть на дисплей. И ему не по душе, что он здесь главный для выполнения некоторых работ, например когда надо открыть устрицы. Он делает это каждый год, но ему все равно двадцать раз повторяют: «Только не порежь себе пальцы». В общем-то ему наплевать на устриц, но он все же изображает восторг, когда ему сообщают, что вот это глубокие устрицы, изысканные, номер два, а это плоские, белой, — создается иллюзия, что все делается по высшему разряду, это одновременно несносно и трогательно.
С телефоном в руке он выходит во двор перед верандой выкурить сигарету. Она еще не ответила — может быть, находится в зоне, где нет связи. Он незаметно вызывает на экран ее фото, одно из тех, которые они сделали в кафе, в одну из встреч, когда смогли выкроить для себя время, — она смотрит в объектив, изображая поцелуй.
Тесть присоединяется к нему, уверенный, что зять любуется новой верандой, которую выстроили этой осенью. Хорошая работа, к тому же позволяет сэкономить на отоплении: в доме стало теплее на два градуса, экономия в сто литров, если перевести на мазут. Как хорошо людям, которые заняты такими разрешимыми задачами, это вселяет уверенность, думает при этом зять, по сути, можно быть счастливым от очень простых вещей, даже от пустяков. Почему же это не удается ему, почему ему хочется другой жизни и, главное, почему надо разрушить эту жизнь, чтобы идти к другой?
Он прикуривает следующую сигарету от предыдущей, смотрит, как тесть с гордостью демонстрирует ему свой навес, свои ставни, даже покрытые гравием дорожки. Через окно кухни он видит, как мать и дочь хлопочут у плиты, в другой комнате мигает огоньками елка. Все это вызывает у него глубокое раздумье. И тут тесть хлопает его по плечу и говорит, что сейчас он, зять, что-то увидит, сейчас он покажет самое красивое.
Тесть подводит его к сараю и на ощупь открывает дверь — в темноте ничего не видно. Он просит зятя остаться на улице, просит не входить, ждать. Сам он входит в сарай и оттуда доносятся его почти ребяческие восклицания, в то же время все время доносится: «Стойте там, стойте там, сейчас увидите…» Зять стоит и не двигается — он не ждет ничего грандиозного: наверное, это будет какой-нибудь экзотический ликер, или тушка зайца, припрятанная в морозильнике, ему придется поучаствовать в ее приготовлении, или новый инструмент, подарок, или сигара, которую надо будет выкурить после ужина, или новая газонокосилка, черенок бананового дерева — в общем, какая-нибудь ерунда, банальность, да еще придется приходить от нее в восторг. И тут тесть просто щелкает выключателем, подключает какой-то проводок, нажимает несколько кнопок, и весь сад перед домом вдруг заливается огнями — огни зажигаются поочередно на кустах, на цветочных клумбах, даже на пяти высоких деревьях, стоящих впереди. И все это пространство, только что погруженное в холодную черноту, освещается сотней маленьких разноцветных лампочек — желтых, синих, красных, зеленых, белых, есть даже фиолетовые, — они разгораются, начинают мигать, и через две минуты все сияет, как аэропорт, как город посреди океана; наверху, на крыше дома, около трубы, появляется светящийся Дед Мороз, на яблонях вырисовываются гирлянды в виде елок. И когда тесть выходит из сарая с сияющей, как и его сад, улыбкой, зять испытывает искреннее желание его поблагодарить. В порыве он даже обнимает его за плечи и прижимает к себе, чего никогда раньше не делал.
Тесть застывает на месте, удивленный, что простые гирлянды и рождественские мотивы могли так растрогать его зятя, в то же время ему это приятно. И в этот момент между ними начинает что-то вибрировать, в кармане, через ткань брюк, видна слабая насмешливая подсветка.
Сегодня вечером я иду домой
Сегодня вечером я иду домой. Не потому что у меня пропало желание уходить — просто желание вернуться оказалось на этот раз сильнее. Ты сказала, что в последнее время я тебе показал, каков я есть, но в результате что же ты увидела в моих похождениях, в моих историях, называй это как хочешь, — ничего. И меня самого ты не видела, нет, все, что ты знала обо мне в эти полгода, это то, что меня часто не было дома, что я возвращался поздно, иногда не возвращался совсем. Значит, ты могла все себе представить — ведь если я не приходил домой ночевать, ты же не думала, что я сплю на улице, а если возвращался в два часа ночи, вряд ли могла предположить, что я провел вечер, сидя на скамейке и мечтая до темноты. Сегодня у тебя был очень удивленный вид, когда я сказал тебе «добрый вечер», впрочем, я сказал это машинально, это у меня вырвалось, как и то, что я поцеловал тебя, кажется, в лоб.
