– Разве только те, кого это занимает, – Керри с удовольствием забралась под одеяло. – Можешь сидеть и размышлять над этим всю ночь, если хочешь. Я буду спать.
Но когда погас свет и по ровному дыханию Лиз можно было догадаться, что она уже в блаженном забытье, Керри все еще лежала без сна. Меньше чем через двадцать два часа поднимется занавес и жребий будет брошен. Она окажется перед строгой премьерной публикой и предстанет в достойном, как она с трепетом надеялась, виде. Она должна показать себя с лучшей стороны. Это ее решающий шанс, упусти она его – другого может и не быть. Но больше всего, конечно, значит успех всей пьесы. Три недели они все стремились к одной цели. Двадцать один день Уоррен Трент добивался от каждого всего, на что только тот был способен, и объединял все в единое целое. Будет ли это целое грандиозным или только посредственным, покажет будущее. И ожидание этого будущего становилось невыносимым. В конце концов Керри заснула, а когда снова открыла глаза, стоял уже белый день и Лиз входила в комнату с подносом.
– Десять часов, – объявила она в ответ на невысказанный вопрос Керри. – Утро чудесное. Чай с тостами тебя устроит? Попозже мы как следует позавтракаем.
Керри села в постели, отбрасывая волосы с лица.
Сегодня – роковой день, неумолимо подсказала ей память. Осталось всего десять часов.
– Что мы будем делать после завтрака? – спросила Лиз, стоя у окна и глядя на улицу. – Час или два уйдет на ланч где-нибудь, а потом? Я не могу здесь сидеть, я с ума сойду!
– Я тоже, – Керри с благодарностью пила горячий чай. – Может, пойти в кино? У нас тогда как раз останется время перекусить перед спектаклем.
– Если только мы будем в состоянии проглотить хоть кусок. По-моему, мне больше никогда не захочется есть. – Лиз повернулась к ней. На лице у нее была только тень ее обычной улыбки. – Я твержу себе, что это просто очередной спектакль, как было у нас в театре по понедельникам, но мой желудок мне не верит. Может быть, ты что-нибудь предложишь?
– Что ж, мы можем еще попробовать сунуть голову в газовую плиту. А можем и утешить себя мыслью, что если нам плохо, каково должно быть главным исполнителям? Ведь в конечном счете провал или успех зависит от них.
– Боюсь, что не могу сочувствовать сейчас кому-либо. Я видела жуткий сон: я стою в сцене смерти и пальцем не могу шевельнуть, а Паула ждет, чтобы произнести «Тебя свалил мой поцелуй? Ужель в нем яд змеи?» Я уверена, что забуду свою роль и выкину какую-нибудь глупость.
«Замолчи! – хотелось закричать Керри. – Разве не довольно мне страха внутри себя, чтобы кто-то рядом еще нагнетал его?»
Слегка дрожащей рукой она поставила чашку на столик у постели, затем отбросила одеяло и встала. Невозможно было дольше оставаться в неподвижности. Надо чем-то заняться… чем угодно.
Приняв ванну и надев свой синий костюм, Керри почувствовала себя лучше. Ни она, ни Лиз не могли и подумать о том, чтобы готовить завтрак, и удовольствовались кофе с тостами. К полудню они уже были не в силах оставаться дольше в замкнутом пространстве квартиры и пошли бродить по улицам, без особого интереса рассматривая витрины магазинов. Наконец девушки забрели в кино и высидели две программы – мультфильмов и фильмов из эпохи немого кино. Забавные выходки Бестера Китона позволили им на несколько часов забыть о предстоящем испытании.
Неохотно выйдя на залитую солнцем улицу, они обнаружили, что уже половина пятого. Осталось как раз время перекусить в ближайшем кафе самообслуживания и вернуться домой за чемоданами с туалетами, которые им предстояло надеть на вечере после спектакля. В половине седьмого с бешено стучащими сердцами они уже входили в театр. Опередивший их Говард Уинстон был немного бледен, но в остальном выглядел вполне нормально.
– Если мне повезет, мой голос продержится сегодня, – сказал он им в ответ на их вопросы о его здоровье. – Врач говорит, что завтра он скорее всего вовсе пропадет, но сегодня я все-таки рискну. Никакой дублер за меня премьеру играть не будет.
Керри вполне понимала его. Она видела, как актеры играли на грани полного изнеможения, но не уступали свои роли другим, и знала, что и сама повела бы себя так же.
У нее с Лиз была общая уборная. Это была тесная комнатушка в конце коридора, но в ней имелось все необходимое. К половине восьмого обе девушки были уже готовы – в белых одеждах простого, но красивого покроя и золоченых сандалиях на босу ногу. Все остававшиеся открытыми участки кожи были покрыты гримом, плохо гармонировавшим с оттенком собственных волос Керри. Но теперь, в черном парике, с падавшими на плечи прямыми блестящими прядями, она выглядела совершенно другим человеком: настоящей женщиной древнего Востока, чуть старше своих двадцати двух лет.
Они обе одновременно повернулись на стук в дверь. Для выхода было еще слишком рано. Керри пригласила стучавшего войти, и в дверях появился Уоррен.
– Все готово? – спросил он. – Прекрасно. Я пришел пожелать вам удачи. Ничего не хотите спросить, прежде чем я уйду?
– Хотим, – быстро и смело сказала Лиз. – Где ближайший запасной выход?
Уоррен усмехнулся и на секунду напряженное выражение исчезло с его лица.
– Я велел их все закрыть. Не волнуйся, милочка, все будет в порядке. Он мельком взглянул на Керри и снова обратился к Лиз: – Райан шлет вам обеим лучшие пожелания.
– Он сказал вам? – вздернула голову Лиз.
– Я сегодня случайно узнал. Он выронил из бумажника семейный снимок. Теперь я вижу сходство. Вашу тайну я сохраню. Уважаю желание полагаться на свой талант, а не на семейные связи, – прибавил он.
– Хотя последние и сослужили бы мне большую службу, – закончила Лиз его мысль. – А Райан сам… спокоен?
– До спокойствия ему далеко. Когда я уходил, он метался по комнате, как тигр в клетке. – Уоррен слегка пожал плечами. – В тот день, когда я увижу его спокойным, я сам забеспокоюсь.
– Ну, не замечательно ли? – лукаво сказала Лиз, когда Уоррен вышел. – До этого момента наш режиссер ни слова мне не сказал, только делал одни замечания. Адриан был прав, когда говорил на днях, что твое положение в театре зависит больше от того, кого ты знаешь, чем что умеешь. Вчера я была рядовой исполнительницей, сегодня я племянница Райана Максвелла и заслуживаю особого внимания.
– Каждый из тех, кто работает с Уорреном Трентом, заслуживает внимания в его глазах. Для него не бывает второстепенных исполнителей.
– Да, пока они на сцене. Я говорю о жизни вообще, и ты это знаешь.
Это была правда, и Керри не могла с этим не согласиться. Она сама, например, при обычных обстоятельствах и мечтать не могла о личных контактах с элитой актерского мира, с такими, как Райан. Кастовость в театральном мире была так же сильна, как и везде, как бы это ни отрицали. Если бы Уоррен не узнал о родстве Лиз с его премьером, очень сомнительно, что их удостоили бы визита, бывшего привилегией только главных исполнителей.
