В момент покушения на адвоката за рулем в милицейской машине сидел стажер, а рядом сержант Сергей, что живет в нашем подъезде. Он приезжал домой перекусить. Я к нему потом заходила. Он бы многое мог мне рассказать, если бы знал сам.
Никаких следов. Только результаты баллистической экспертизы.
А почему это случилось у моего подъезда, объяснялось просто: Святослав не жил у себя дома целую неделю, поскольку отдал ключи от своей квартиры друзьям, приехавшим погостить из Питера. Сам ночевал у знакомых, хоть у него и был загородный коттедж. За ним, вероятно, следили. Наш двор оказался наиболее подходящим для такого мероприятия.
После всего происшедшего мой главный попросил, чтобы я взяла у Северцева интервью, как только он в состоянии будет его дать.
— Раз уж ты в теме, то давай, — справедливо подгонял он меня.
Только мой энтузиазм куда-то подевался. Я тянула, сама не знаю почему. То ли действительно запугали, то ли бабская обида на Северцева погасила мое рвение. Я бы и продолжала тянуть резину, если бы Таня не передала мне, что Святослав сам хочет со мной пообщаться.
После того, что произошло у меня в доме, я решила вести себя с ним строго, сугубо по-деловому — никакого обволакивания! Итак, я взяла диктофон, апельсины, сок и пошла в больницу.
Из реанимации стараниями Элеоноры его перевели в отдельную палату, вполне приличную, с телевизором и санузлом. Но, когда я вошла к нему, моя решительность исчезла мгновенно. Потому что таким видеть Северцева мне еще не приходилось.
Только в кино после побоев и нокаутов, изрешеченный пулями герой выползает из кровавой лужи, поднимается и вновь набрасывается на противника. В жизни все по-другому. В жизни человек очень хрупок, хотя верить в это совершенно не хочется.
Святослав с опрокинутым серым лицом лежал навзничь. Седая шевелюра поверженного льва разметалась по подушке. Он выглядел усталым пожилым человеком. Правда, вокруг него, словно бабочки, вилась стайка молоденьких медсестер. Узрев меня сквозь развевающиеся крылья их белых халатов, он приподнялся и попытался сделать стойку льва. В глазах появился прежний блеск. Однако рана тут же дала о себе знать, видимо, лев сильно недомогал. Облокотившись на подушку, он тихо сказал, что хочет поговорить, что раньше был со мной недостаточно откровенен. Но сейчас обстоятельства изменились, и он собирается сделать сенсационное сообщение.
Я приготовилась слушать и включила диктофон. Северцев сделал движение глазами, и я догадалась, что это информация для меня, а вовсе не для прессы, и с сожалением нажала кнопку «выкл».
— Я понял только сейчас, что меня в вас привлекало. Вы с Таней очень похожи.
Реакция на мою деликатность, а комплимент весьма сомнительный! Однако у меня все равно защемило сердце. То ли порадовалась за дочь, то ли посокрушалась за себя.
— А вы не похожи ни на кого. Именно этим вы притягиваете женщин. — Вот комплимент так комплимент!
Он улыбнулся такой же пленительной улыбкой, как и прежде.
Все-таки я бы тоже на месте Тани предпочла его всем остальным, несмотря ни на что! «Но надо быть начеку!» — одернула я себя и, призвав всю свою неприязнь к нему восьмилетней давности, строго поинтересовалась:
— Кстати, куда подевалась ваша жена? — Вот уж теперь меня за деликатность и тонкость похвалить нельзя никак!
— Если вы опять о матери Элеоноры, которую упрямо считаете моей женой, то она пошла на поправку, ее выписали из онкологического центра.
Я раскрыла рот:
— Разве так бывает?
— Представьте. Я, собственно, о ней хотел бы с вами поговорить.
— Нет, давайте сначала о вашей жене. — Самой неприятна такая настырность. Однако ничего не поделаешь, ведь Таня вновь рвется выйти за него замуж!
— Как угодно, — без энтузиазма согласился он. — Моя жена, сразу после того, как мы расстались с Таней, вышла замуж за арабского шейха и укатила царствовать на Восток.
— Вы хотите отделаться от меня?
— Ничуть.
— Это правда?
— Чистая.
Похоже на сказки Шахерезады! Но пришлось поверить.
— Как же вы ее отпустили? Любовь закончилась?
— Любви между нами не было.
— Зачем же женились?
— По расчету.
— Вы? По расчету?
— Это было давно, в советские времена. Ее отец — большой партийный босс, я — нищий иногородний студент. Квартира, автомобиль, икра.
— Колбаса, — добавила я то, что всю мою юность не давало покоя.
— Если хотите, и колбаса тоже. Но это не главное. Профессия адвоката в советские времена была низведена до… — Разволновавшись, он не мог подобрать слов.
— Знаю, — я предупредительно закивала, понимая, что ему нельзя нервничать.
— Без помощи отца невозможно было обойтись. А теперь все стало на свои места.
— Ага, теперь дочь коммуниста ни к чему. Вы ее бросили? — не удержалась все-таки я.
— Нет, она сама не захотела тут оставаться, когда настали тяжелые времена. Не привыкла плохо жить.
— Арабский шейх — шутка? — спросила я.
— Нет. — Он резко качнул головой и поморщился от боли. — Тестя в конце карьеры отправили послом в одно царство-государство, не будем его называть. Знаете, так делали: как бы отправляли на заслуженный отдых. Тепло, богато и сытно. Он выписывал погостить дочь. Она часто ездила туда. Папа познакомил ее с нужным ему человеком. Тылы себе готовил.
— А сколько же ей лет? — удивилась я выбору арабского шейха.
— Она хорошо выглядит, — не ответил он на мой вопрос, — природная блондинка. Там любят блондинок. Вот так. Теперь вам все ясно? — Я кивнула. — Допрос окончен? — Я молчала. — Понимаю: интерес тещи к прошлому зятя.
— А вы что, собираетесь стать моим официальным зятем?
— А вам Таня не говорила? — ответил он вопросом на вопрос.
— Нет. А Ксюша… Впрочем, разбирайтесь сами! — Забыв об интервью, я встала. Во мне что-то бунтовало, не хотелось, чтобы он это почувствовал. — Вот вам сок и апельсины, пейте, поправляйтесь!
— Погодите, — остановил он меня. — Вы словно профсоюзное мероприятие отбыли.
— Что-нибудь не так? — стараясь не выдавать злость, я сделала круглые глаза.
— Мне нужна ваша помощь.
Я удивленно взглянула на него.
— У вас здесь столько помощниц. — Во время нашего разговора то и дело в палату заглядывали сестры.
— Вы имеете в виду медперсонал?
— Женского рода, — уточнила я.
— Так-то оно так, только мне нужна интеллектуальная помощница.
Каков льстец. Против такого приема устоять невозможно. Меня переполняла гордость и чувство собственного достоинства распирало так, что я готова была лопнуть от самодовольства. И я вновь, как последняя дура, приготовилась бросаться на амбразуру.