— Не знаю, я только хотел дать тебе знать, чтоб ты был начеку.
— Спасибо, Джейми.
— Да на здоровье. Я, вообще-то, думал, что ты прокомментируешь…
— Не сейчас.
Он закончил разговор с приятелем и тут же позвонил дяде. Отозвался автоответчик. Что ж, обидно, конечно, но не упрекать же дядю Тео за это! А вот за что стоит его обвинить, так это за интриги. Конечно, дед не единственный в мире оговаривал подобные условия в завещании, но никто в совете директоров их компании не хотел бы, чтобы об этом узнала пресса, а с нею и весь свет. Почему же Тео…
— Что происходит? — спросила Кэссиди, входя в его кабинет.
Она держала на руках Вэна и выглядела расстроенной. Кэссиди глубоко вздохнула и медленно выдохнула, а Донован смотрел на нее и думал о том, что у него совершенно сменились приоритеты. Его уже не заботило, что знает пресса и что предпримет совет директоров. Теперь это право — решать самые главные вопросы в жизни — он признавал только за Кэссиди.
— Думаю, лучше это обсудить, — произнесла Кэсси. — Я могу сказать им, что не была готова к разговору с прессой, поскольку только что родила ребенка. И что поэтому твоя семья, не говоря уж обо мне, хранит молчание по поводу нашего брака. Как думаешь?
Она смотрела на него, а он молчал. То, что Кэссиди готова принять упрек даже за то, в чем нисколько не виновата, было выше его понимания. Он должен действовать. Он не ожидал, что Тео будет преследовать Кэссиди, да еще публично. Донован готов был сражаться со всем советом, чтобы разобраться с этим. Тео, судя по тому, как он отзывался о Кэссиди в газете, замыслил что-то недоброе, и Донован не может не отреагировать на эту игру.
— Я думаю, что ты потрясающе великодушна, но позволь мне во всем разобраться самому.
— А я думаю, мы могли бы все уладить вместе. Я собираюсь сделать заявление, чтобы не думали, будто я игнорирую средства массовой информации.
Нет, только не это! Донован не хотел давать всей истории ход. Ему нужно дозвониться до Маркуса и встретиться в офисе со своей командой. Неважно, что сегодня суббота.
— Нет, ты ничего такого делать не будешь, — он вытащил из кармана сотовый и разослал сотрудникам сообщения. Наконец, подняв голову, увидел, что Кэссиди все еще смотрит на него.
— Что? — насторожился Донован.
— Ты только что опять взялся командовать, что мне делать. Опять!
— Да, и намерен продолжать командовать.
— Прости?
— Слушайся меня.
— Ты действуешь, как…
— Как болван? Знаю. Но ты не выдержишь, когда репортеры начнут заваливать тебя вопросами. Эта кутерьма…
— Кутерьма? Ты называешь кутерьмой наш брак и рождение нашего сына?
Кэссиди готова была расплакаться. Он увидел это по ее глазам и по тому отчаянию, с которым она прижала к себе ребенка.
— Нет, конечно, нет! Вы с Вэном — самое лучшее, что у меня есть.
Эти слова были предназначены прежде всего для нее, но они отозвались и в его душе. Ему нужны были и Кэссиди, и сын.
Раздался входной звонок, но Донован продолжал:
— Я думаю, вам с Вэном лучше не высовываться, пока я не поговорю со своими людьми. Прошу тебя.
— Прекрасно, — коротко отозвалась Кэссиди.
В дверь кабинета постучала миссис Винтерс:
— Пришел Сэм Паттерсон.
Только Сэма еще не хватало! Но в преддверии оглашения завещания им придется справляться с этой ситуацией вместе.
— Я через минуту выйду. Попросите его подождать в оранжерее.
— Нет. Объясняйся с ним здесь! — остановила его Кэссиди. — Я поднимусь наверх и оставлю вас одних.
Между ними оставалось еще очень много нерешенного. Донован еще даже не приблизился к тому, чтобы все ей объяснить. Но это лишь вопрос времени. Она узнает всю правду…
— Кэссиди…
— Да?
— Я должен тебе кое-что сказать…
В комнату без стука вошел Сэм. Он рассеянно улыбнулся Кэссиди и повернулся к Доновану:
— Нам нужно поговорить.
— Не сейчас, — предостерег Донован.
— Нет, сейчас! Вы с Кэссиди выясните ваши отношения позже. Сначала «Толли-Паттерсон».
— Не сейчас!
— В самом деле? Ладно. Тогда у нас разговор короткий. Я предполагаю, что теперь новым исполнительным директором стану я, — сказал Сэм.
— Нет! — вдруг сказала Кэссиди, потом повернулась к Доновану: — Вы разговаривайте, а мы наш разговор закончим позже. — И пошла к выходу.
А Донован, глядя ей вслед, только сейчас начал понимать, как сильно ее любит.
Любит ее.
На террасу ворвалась Эмма:
— Ты не поверишь, но Доновану нужна ты и твой ребенок!
— О чем ты?
— Я говорю о странностях в завещании. Помнишь, на вечеринке с коктейлями я говорила, что кое-что слышала? Так вот, в завещании Максвелла говорится, что его преемниками будут оба — и Сэм, и Донован, но они должны выполнить некоторые особые условия.
— Ну еще бы! Он всегда так обходился с ними обоими, — с горечью произнесла Кэссиди. — И Сэм с Донованом это от него унаследовали. Кроме того, они оба молоды и энергичны. Каждый из них способен вывести компанию на новый уровень…
— А я и не спорю. Но в завещании есть еще одна вещь… Неудивительно, что под вашими дверями толпятся репортеры.
Кэссиди молча ждала. Ее охватили дурные предчувствия: ведь подозревала же, что Донован чего-то недоговаривает! Что-то скрывает…
— Каждый из них к моменту назначения исполнительного директора должен иметь жену и наследника!
Хорошо, что Кэссиди сидела. Ей едва не стало дурно. Она подумала о новых обязательствах, о которых они с Донованом забыли вчера вечером. Выходит, он просто играл свою партию. Просто делал то, что, по его мнению, должно было ее осчастливить.
Она боялась вступать в брак, единственной причиной которого было бы рождение ребенка, но поверила, что Донован женился на ней вовсе не из чувства ответственности. Она и не представляла, что можно опуститься до такой пошлости… Конечно, его компания для него — самое главное, но, прежде чем жениться, он обязан был объяснить ей все.
— Кэссиди, ты что?
— Ничего, все в порядке.
Ничего себе «в порядке»! Неправда! Ведь она любила Донована Толли с того самого момента, как увидела. С того самого мига, как он ей улыбнулся. Она любила его, несмотря на то что он был всецело поглощен своей работой и карьерой. Она любила его, хотя он бросил ее на целых восемь месяцев…
И вот финал. Она его больше не любит.
Хотя… это тоже неправда. Все еще любит. Зато теперь у нее есть доказательство, что он и не собирался любить ее так, как ей того хотелось.
— Мне очень жаль… — пробормотала Эмма.
