нет больше воющего ветра, скрипящего и дрожащего парохода. Ничего это нет. Есть только мы. Вдвоем.
– Товарищ командир, – в кают-компанию вбегает матрос, – рыба!
Все. Волшебные минуты нежности и уединения мгновенно испаряются. Капитан, виновато улыбнувшись, резко встает и быстро уходит. Я тоже улыбаюсь, даже не замечая этого. Через какое-то время звучат три длинных звонка – это ставят трал.
Снова становлюсь к плите. Делаю все автоматически, и, вспоминая его нежные поцелуи, улыбаюсь. Как же мне хорошо! Тихонечко мурлыча какую-то мелодию, понимаю, что этот мужчина мне чем-то близок. Может тем, что он так же одинок, как и я? Боже мой, он одинок, он свободен! От этой мысли давно забытое чувство влюбленности возвращается ко мне. Женщина обязательно должна любить, и тогда у нее все получается. Мне нравятся такие приятные, кружащие голову мысли. И изнуряющая работа на камбузе уже не кажется мне такой уж и тяжелой.
9
Так пролетела моя боевая неделя. Через семь дней на камбузе утром появилось эфирное создание, измученное алкоголем.
– Ну, что, интеллигентка, коньки тут без меня не отбросила? – Галка в своем репертуаре.
– Я – нет. А ты как себя чувствуешь? – не поддаюсь на ее провокацию и отвечаю вежливо. Хотя настроение, признаюсь честно, упало ниже ватерлинии.
– «Как ты себя чувствуешь», – с издевкой, как обезьяна в мультфильме передразнивает меня она. Но тут же сбавляет обороты, и даже как-то по-человечески продолжает. – Болею я. А ты тут, говорят, огонь и воду прошла? Молодец, я теперь к тебе придираться не буду. Думала, ты с какашками меня смешаешь. А ты ничего, молодец, не предала.
– Я не подлая, Галя, когда же ты это поймешь, – пытаюсь достучаться до этого проспиртованного сердца.
– Ну, ладно. Ты давай, готовь пока завтрак и обед, а я пойду еще полежу. А к полднику вернусь. Ты после обеда не приходи, я тебе отгул даю.
Вот в чем дело, видно выпито было много за эти дни. Вот голова и бо-бо. Отлежаться ей нужно. Ну, и ладно, мне одной даже легче. Морально легче, физически, конечно очень тяжело.
И вновь я одна на камбузе. Покормив комаду завтраком, приготовила обед, и решила прилечь на полчаса. Ноги гудят от усталости. Только легла, и вдруг вспомнила, что не выключила борщ. Галопом бегу по коридору, залетаю на камбуз. А там, возле плиты стоит моя ведьма, и огромным черпаком что-то набирает из ведра, стоящего на полу.
– Галя! Ты что делаешь? – кричу ей, и бросаюсь отнять черпак.
Она испуганно роняет его на пол, и в истерике орет на меня:
– Что, сука, решила Галю подсидеть? Всю команду мне за неделю приворожила. Только о тебе мужики и говорят. Ведьма! Ты не баба, ты ведьма! Борщ варишь лучше меня? Я тебя, интеллигентка, за это со свету сживу. Поняла?!
Прошипев эти гадости мне в лицо, она испаряется с камбуза. В помещении после нее нечем дышать, устойчивый запах спиртного душит меня. Да что же это такое! Я смотрю на черпак, на ведро и понимаю, что она задумала в благодарность за мой труд налить в борщ морской сырой воды. Эта опустившаяся женщина совсем свихнулась. Нормальная бы радовалась, что никто не заметил ее отсутствия, когда я одна пахала как папа Карло за двоих. И все из-за чего? Приревновала мою стряпню. Нет, она точно ненормальная. Нужно быть очень осторожной, ведь и правда покалечит. С такими горькими мыслями быстро навожу порядок, выливаю воду. И с удивлением смотрю на кастрюлю с борщом. Борщ выключен. Я не забыла это сделать после готовки. Это явно не склероз. Меня выручило мое подсознание. Не пришла бы я сюда, и борщ был бы испорчен. Решив постоять на морозном воздухе, усталой походкой бреду на палубу парохода. Может, на воздухе немного успокоюсь.
Вышла на палубу. Ох, как же здесь хорошо, какая красота! Огромные просторы океана дают такую необыкновенную силу. Дует холодный пронзительный ветер, волны огромной высоты падают на палубу, но от этого становится так хорошо на душе. Загудел наш пароход, и вдруг, сивучи, важно лежащие на льдинах, загудели в ответ. Папа-сивуч, килограмм на семьсот тяжело так, густо у-у-у, изящная мама, килограмм на триста, более нежно, томно так, с придыханием, но громко у-у-у, и детки-конфетки, килограмм по двести, тоже у-у-у. То ли они нас приветствуют, то ли мы им привет передаем. Да, я живу сейчас в каком-то нереальном мире дикой природы. Я засмеялась, и все мои проблемы куда-то ушли, их как волной смыло.
Матросы только что очистили палубу от чаек, вернее, от остатков, скажем так, переваренной ими пищи. Четыре человека под большим напором морской воды огромным брансбойтом, постоянно моют палубу. Эта вода, кстати, отличный антисептик, никакого запаха, и чисто. А таких огромных чаек я не видела никогда. Весят птицы, наверное, килограммов по сорок, как огромные собаки. Сейчас они важно сидят на кранцах, отдыхают. Все время огромное количество птиц сопровождают наше судно. Здесь и глупыши, и нырки, и бакланы. Они живут на палубе, едят до отвала, ругаются между собой, дерутся. Крик стоит еще тот. Между делом дружно дразнят наших собак, которые мирно жуют косточки на палубе. Периодически чайки пытаются отнять у Дика и Динки даже эти сахарные косточки. Сами уже лопаются от жира, а все туда же – обидеть наших дворняжек норовят.
Когда вижу эту хвостатую живность: собачек, сразу вспоминаю детство, родительский дом в станице. Там, в далеком прошлом, в той жизни, у нас с сестрой были и кошки, и собачки. Шустрая Динка, увидев меня, бросила трепать косточку, и, радостно виляя хвостиком, низко пригибая голову к палубе, подбежала ко мне. Я наклонилась погладить эту беспородную ласковую дамочку. Из кармана вытащила пакетик с двумя чебуреками. Мохнатая мордашка вначале благодарно облизнула мою ладонь, и лишь затем жадно начала есть. Дик, почуяв чувствительным собачьим носом дополнительный паек за сложность и напряженность при несении вахты, тут же прискакал, и на бегу поймал брошенный ему чебурек.
– Что, Виолетта Федоровна, вышли на касаток посмотреть? – раздался рядом такой знакомый голос. Это капитан.
– На касаток? А, что, они здесь водятся?
– Посмотрите вон туда, – повел меня к левому борту, – видите, за нами идут и кушают отходы из цеха.
Я такого в жизни не видела: огромные киты плывут рядом с нашим пароходом. Их где-то штук двенадцать. Жаль, что нет видеокамеры, вот бы сыну показать!
– То-то я думаю, почему чайки на кранцах отдыхают. Боятся, наверное.
– Нет, что вы, они просто объелись. Эти птицы
