В конечном счете он причинит ей зло.
И от этого не уйти.
— Это ты, Маура?
Она замерла. Неяркий свет упал на ее лицо: дядюшка, держа в руке канделябр, стоял на пороге библиотеки.
— Дядя! А я-то думала, вы с тетушкой Жоржеттой уже отдыхаете.
— Мне не спится, — устало ответил он.
— Мне тоже, — вздохнула Маура.
Она не стала упоминать о причинах, которые заставили ее покинуть спальню и бродить по дому, хотя ей так хотелось забыться сном.
Как и всем троим.
На ее туалетном столике лежали брошь, флакончик духов и серебряный нож для разрезания бумаги, которые она возвращала Эвероду. Она своими глазами видела, как он положил нее эти вещи в карман сюртука, и, однако же, вот: каким-то образом они оказались в ее спальне. Еще одно напоминание. Он напоминал, что в любой момент может проникнуть в дом Уоррингтонов, если захочет добраться до нее. И ей некуда бежать, негде спрятаться от него.
— Заходи ко мне, племянница, — мрачно сказал граф. — Я знаю, чем лечить бессонницу.
Маура вошла в темную библиотеку, освещенную лишь весело плясавшим в камине пламенем да несколькими свечами в дядином канделябре. Она смотрела, как он ставит серебряный канделябр на низкий столик перед ней и наливает ей в бокал тот напиток, который и сам пил перед ее появлением.
Взяв бокал за тонкую ножку, Уоррингтон протянул его племяннице.
— Золотистый кордиал,[10] — сказал он, хотя напиток заметно отливал красным. — По рецепту моей бабушки. Милая старушка прекрасно разбиралась во всевозможных зельях и снадобьях. Почти как твоя тетя.
Мауре хорошо были известны тетушкины целебные снадобья. Жоржетта не хуже заправской знахарки умела готовить травяные настои и отвары, которые помогали прогнать слабость, унять головную боль, успокоить расстроившийся желудок. Всю жизнь тетушка настойчиво расширяла сад, оттачивая свое искусство. Из числа прислуги мало нашлось бы таких, кто хоть раз не отведал целебных зелий, приготовленных хозяйкой.
Маура слабо улыбнулась графу.
— Спасибо, дядюшка, — произнесла она, отхлебнув немного напитка. Он был сладким, с легким привкусом апельсина. — Очень вкусно.
Граф кивком ответил на эту похвалу. И вдруг замер: что-то в Мауре привлекло его внимание, улыбка на лице уступила место недоумению. Он вгляделся внимательнее.
— Это ожерелье… Я не видел его уже… Черт, где ты его взяла?
Графу эта вещь несомненно была хорошо знакома. Маура взволнованно погладила серебряные подвески с жемчужинами и вдруг поняла, что тетушка отдала ей фамильную драгоценность, не спросив лорда Уоррингтона.
— Мне подарила это тетушка Жоржетта. Она решила, что ей жемчуг не идет, и уверила меня, что вы не станете возражать, — объяснила Маура. Намереваясь снять ожерелье, она наклонилась вперед и поставила бокал на круглый столик рядом с креслом. — Я могу вернуть…
Граф схватил ее за руки, не позволяя снимать ожерелье.
— Не нужно. — Она подчинилась, и дядя отпустил ее руки. Он рассеянно взял в руки подвески, провел по ним пальцем.
— Видишь ли, я никак не ожидал увидеть это украшение, — признался граф. — Его уже несколько десятилетий никто не носит. Честно говоря, я уж и позабыл о нем, пока вот не увидел сейчас в отсветах пламени. А ты знаешь, что это ожерелье — часть гарнитура? Там еще должны быть, если память мне не изменяет, серьги, браслет и перстень. Их Жоржетта тоже подарила тебе?
Маура заерзала в кресле: ей было как-то не по себе от того, что граф так и не выпустил подвески из рук.
— Нет, дядя. Наверное, тетушка Жоржетта просто не знала, что есть еще целый гарнитур. Может быть, остальное потерялось?
— Да. Должно быть. — Похоже, Уоррингтон совсем не сердился, что его жена отдала старую безделушку. И все же, глядя на ожерелье, он явно опечалился.
Наконец он выпустил подвески из своих пальцев и медленными, усталыми шагами направился к дивану, где его ожидал бокал ликера. Как-то очень по-домашнему граф откинулся на подушки и вытянул длинные ноги. Обычно он не позволял себе так расслабляться.
Маура потягивала ликер и размышляла, нужно ли продолжать разговор об ожерелье. Эта тема казалась более подходящей, чем происшедшая в ложе короткая стычка с Эверодом.
— Я так и не поблагодарила вас как следует, дядюшка, за ожерелье, — сказала она, чувствуя, как ликер приятно согревает ее изнутри. — А можно поинтересоваться, кому оно принадлежало?
Уоррингтон не сразу ответил на ее вопрос. Казалось, он целиком погрузился в собственные мысли, рассматривая на свет напиток в своем бокале. Маура уже собиралась спросить снова, когда он вдруг сказал:
— Я купил этот гарнитур для своей первой супруги, матери Эверода. Она очень любила жемчуг. Видишь ли, ей нравилось, что он неброский с виду.
Маура посмотрела на подвески и погладила большую жемчужину. Ей вспомнилось выражение лица Эверода: как и отец, он сразу узнал ожерелье своей матери.
Уж не подумал ли он, что я украла ожерелье?
Неприятная мысль заставила ее нахмуриться. Сегодня вечером Эверод казался таким разгневанным. Она заметила, как он стиснул зубы, глядя на нее, но не связала это с ожерельем. А ведь Жоржетта собиралась переплавить его, если бы Маура не захотела принять подарок!
— Тетушка Жоржетта не знала историю этого ожерелья, потому и подарила мне, — промолвила Маура; на душе заскребли кошки, когда она подумала, что дала Эвероду новый повод презирать ее.
Граф усмехнулся:
— Жоржетту мало заботит история. Для нее это украшение чересчур простое, да и слишком старомодное. — Он повернул голову и посмотрел на Мауру. — А вот тебе, племянница, эта вещь идет. Матери Эверода понравилось бы, что ты носишь ее ожерелье. Только тетушке ты лучше не говори, кто была его первая владелица.
Маура придерживалась того же мнения. Тетя была собственницей, она не любила думать о том, что граф был трижды женат, прежде чем сделал предложение руки и сердца ей.
— Ей это не понравится.
— Вы правы.
Если Жоржетта проведает о том, что Уоррингтон когда-то купил это украшение для матери Эверода, она, пожалуй, захочет уничтожить ожерелье.
На следующее утро ни тетушка, ни дядя к завтраку не вышли. Маура была рада этому. Вчера вечером, прежде чем замечательный ликер Уоррингтона подействовал и она смогла уснуть, Маура приняла решение. И тетушка, узнай она об этом решении, пришла бы в ярость.
Маура выждала почти до полудня и лишь тогда начала претворять свой план в жизнь. Конечно, и в такое время выезжать из дому считалось слишком рано, но это даже устраивало девушку. Она привыкла к тому, что родственники и прислуга обращают на нее мало внимания, поэтому просто сказала Эбботу, что отправляется в Британский музей послушать научную лекцию. Эксцентричность ее родителей в этом отношении была всем известна, и дворецкий не удивился тому, что их единственная дочь привыкла предаваться умственным занятиям.
