– Не знал, что ты сноб, дед. – Хью становилось все труднее сдерживаться. – Кроме того, она не официантка. Кэм держит кафе, а до последнего времени занималась еще и поставкой продуктов на дом. Мне казалось, тебе нравятся инициативные люди. Ты всегда говорил, что сам всего добился в жизни. А говоря о круге…
– Довольно разглагольствовать, Хью, – прервала его откуда ни возьмись появившаяся Хелен Стентон. – Гермес, ты забыл, что тебе говорил врач насчет курения. – С этими словами она взяла дымящуюся сигару и безжалостно растерла ее подошвой сандалии. – А теперь скажите, почему, стоит мне оставить вас на пять минут, вы готовы вцепиться друг другу в горло?
– Ну, положим, это не совсем так, – сказал Хью, вставая с кресла. – Пойду приму душ. Надо смыть соль с моего порочного тела.
– Ах, Хью! – Хелен порывисто подалась к нему и схватила его за руку. – Надеюсь, ты не наделаешь глупостей, дорогой?
– Глупостей? – Хью опешил. – Например?
– Например, соберешься и уедешь…
– Ты забыла, что сегодня приезжает его новая пассия, – сухо проронил Андреас. – Никуда он не денется, Хелен. Оставь его. Мы с ним прекрасно понимаем друг друга.
Хью не стал выслушивать длинную тираду матери, обращенную к деду, по поводу того, что тому необходимо в точности выполнять предписания врачей, а прошел в холл. В этой части виллы даже летом царила прохлада не только благодаря современной системе кондиционирования воздуха, но и потому, что здесь чувствовалось веяние традиционной минойской архитектуры. Нет, нельзя утверждать, что вся вилла была построена по каким-то древним канонам. Мозаичные полы из итальянского мрамора, мягкие бухарские ковры, фрески на стенах – отец деда, прадед Хью, имел североафриканские корни, и Андреас, хоть и не любил, чтобы ему напоминали о его арабском происхождении, не скрывал своего пристрастия к мавританской архитектуре.
Перед Хью распахнулись тяжелые дубовые двери, которые вели в гостиную. Он подумал, что здесь, на вилле, достаточно места, чтобы дед мог дать волю своему воображению, какие бы архитектурные фантазии оно ни порождало в каждый конкретный момент. Построенная в те дни, когда дед мечтал о большой, многодетной семье, вилла занимала более акра. Покои для гостей были спроектированы таким образом, чтобы живописные окрестности представали из окон в самом выгодном свете. Раскинувшаяся на скалистом мысе вилла с трех сторон была окружена изумрудными водами Эгейского моря, и Хью, несмотря на то что питал к этому месту противоречивые чувства, все же сознавал его уникальность.
Он приезжал сюда реже, чем следовало бы, и это было связано с той горькой обидой, которую он испытывал по отношению к деду. Впрочем, Хью с мрачной самоиронией признавал, что и сам служил для старика источником разочарований и обид. Разве он, вместо того чтобы воспользоваться теми благами и привилегиями, которые открывались перед ним благодаря богатству и положению деда, не предпочел основать собственную компанию?
Проблема состояла в том, что он не смог объяснить деду причину своего решения. Андреасу было просто недосуг выслушивать внука – у него не было времени. По крайней мере, когда Хью пытался это сделать, уточнил он, входя в роскошную, в византийском стиле, ванную.
Хью вырос в Афинах, в доме деда, из которого всегда мечтал сбежать. Он чувствовал себя узником и хотел быть таким же, как мальчишки, которые играли там, за высоким забором, отделявшим его от мира. И учеба в Англии стала для него избавлением, поскольку там дед при всем его влиянии был бессилен достать внука. Именно в это время Хью начинает восставать против семейной опеки. Он не хотел жить в мире, неотъемлемой частью которого являлись телохранители и где каждый твой шаг был заранее известен и предписан. Он хотел свободы, хотел иметь право выбора. Он хотел быть Хью Стентоном, а не Хью Деметриосом.
Разумеется, это было непросто. Он прошел через угрозы деда, слезы матери. Но он сделал это. Он сам строил свою жизнь, сам выбирал свою дорогу, пусть хотя бы временно. Хью понимал, что от судьбы не уйдешь и рано или поздно она настигнет его. Он был наследником деда. Возможно, еще какое-то время ему удастся уходить от ответственности, но будущее его неизбежно было связано с пирейским портом, с ворохом накладных.
Хью со вздохом подставил лицо под струю воды, вспоминая свой разговор с дедом. Разговор? Скорее, это можно назвать пикировкой.
Его решение пригласить Камиллу было воспринято всеми не иначе как глупость с его стороны. По правде говоря, он и сам толком не мог бы теперь объяснить, что толкнуло его на этот шаг. По крайней мере, когда он встретил Камиллу у входа в кафе, у него и в мыслях не было ничего подобного. Просто он подчинялся обстоятельствам, которые и вынудили его сделать то, что он сделал.
Он знал, что его мать не позволит постороннему вмешиваться в ее планы. К тому же все было давным-давно продумано до мельчайших подробностей, а на вилле имелась целая армия прислуги, которой было достаточно, чтобы обслужить не то что пятьдесят человек, пять тысяч гостей. Только неопытностью Камиллы можно объяснить то, что она так легко попалась ему на удочку. Впрочем, она еще не знает, с кем имеет дело.
Хью поносил себя последними словами. Будь в нем хоть толика порядочности, он без обиняков рассказал бы ей всю правду, а не вводил бы в заблуждение. Ему следует отправить ее назад, в Англию, к жениху. Он не имеет права нарушать тихий и размеренный – пусть и скучный – ход ее жизни.
Но он знал, что никогда не сделает этого. Да, она чувствительна, наивна и на удивление простодушна. Он может сломать ей жизнь. Он использует ее, чтобы умерить боль, причиненную изменой Линды. Все так. Но с Камиллой он впервые за последнее время ощутил в себе страстную потребность жить. Боже, тогда в пабе он понял, насколько она беззащитна, уязвима! Это возмущение лишь следствие ее беспомощности. Все это напускное. Если бы она в душе не хотела снова увидеть его, он не стал бы настаивать. Однако, как мало требовалось, чтобы переубедить ее…
Хью пустил холодную воду. Он был разгорячен и возбужден, и последнее было особенно странно, учитывая, что минуло уже пятнадцать лет с тех пор, как некая особа, которая годилась ему в матери, впервые научила его, как услаждать женщину, а в конечном счете – самого себя. Но Камилла…
Хью нахмурился. Который теперь час? Перед тем как отправиться купаться, он снял часы. Теперь, завернувшись в полотенце, он вышел из ванной и направился к себе в спальню. Часы валялись среди скомканных простыней на кровати, занимавшей добрую половину просторной, с высокими потолками, комнаты. Хью взглянул на часы. Было около семи утра. До приезда Камиллы оставалось еще часов пять. Разумеется, если она внезапно не подхватит простуду или не опоздает на самолет. Нет. Она обещала ему, и она приедет. Она поверила ему.
