Вере и Джулио предстояло провести в Италии еще четыре дня, когда из Турина вновь приехал Гвидо Трезини, стряпчий Лоренцо, и привез на подпись автомобильному магнату его последнее и окончательное завещание. Он приехал сразу после завтрака и пробыл в комнате Лоренцо не больше двадцати минут. После этого Вера и Джулио, как всегда, навестили дедушку, и Вере показалось, что Лоренцо печальнее обычного. Он выглядел усталым, и у него не было сил играть с непоседливым малышом.
— Синьор Манчини, не пора ли вам отдохнуть? — спросила его Вера, придержав своего слишком энергичного сына.
К ее удивлению, Лоренцо, который всегда старался делать вид, что он еще «ого-го», не стал возражать.
— Зови меня папой, — настойчиво попросил он, когда они подошли к двери, а его голова вновь упала на подушку. — Ты мне теперь как дочь… Слай послал тебя ко мне, чтобы я мог спокойно умереть.
Ночью Веру разбудил шум за дверью.
— Что случилось? — спросила она, выглядывая в коридор, как раз когда Кончитта выходила из комнаты Лоренцо. — Что с синьором Манчини?
Кончитта дрожала всем телом.
— Ему стало хуже, — прорыдала она, вытирая глаза уголком фартука, который надела поверх ночной рубашки. — Синьора Мария послала за доктором и синьором Нино. Она, синьора Виола и синьор Микеле с ним. Ох, синьора Вера… он так борется за жизнь. У меня душа разрывается. Но на этот раз ему, боюсь, не выкарабкаться.
Несмотря на все усилия врача, человек, который десятилетиями управлял империей Манчини и в последний день своей жизни сделал Джулио, сына Веры, равноправным наследником семейных миллионов, умер в четыре часа двадцать семь минут утра, ровно через час после приезда своего сына Нино.
Вера бездумно шагала по залу несколько часов, пока Нино не спустился к ней.
— Он умер? Да?
Видя и не видя ее, Нино кивнул.
— Ему отчаянно надоело лежать в постели и ждать очередного удара. Так лучше…
— Мне очень жаль…
Небритый Нино в вытертых джинсах, старой рубашке и грязных туфлях стоял на роскошном мраморном полу зала и не сводил с Веры глаз.
— Знаю.
Мгновением позже она уже была в его объятиях, и его слезы лились ей на плечо. Плачь, плачь… Так надо, мысленно убеждала она его.
Наконец наверху хлопнула дверь, и послышались шаги. Нино оторвался от Веры, но, не отворачивая залитого слезами лица, крепко сжал ей руки.
— У тебя билет на пятницу, — торопливо сказал он, ломая ей пальцы. — Обещай, что ты не уедешь.
Он не сказал, на сколько дней или недель просит ее задержаться на вилле. Но она не могла ему отказать, ведь он нуждался в ней. В это мгновение этого было для нее достаточно.
— Обещаю, — ответила Вера, понимая, даже когда произносила это, что многовековая связь, которой она так отчаянно боялась и от которой всеми силами старалась убежать, словно железными цепями, приковывает их друг к другу.
Шаги принадлежали Марии, и, хотя старшая синьора Манчини вот-вот должна была появиться в зале, Нино не отпустил от себя Веру.
Верино предчувствие беды, поджидавшей ее и Нино, вернулось к ней с новой силой в предвидении похорон Лоренцо. Уже тогда, когда она открыла Нино свои объятия в ночь смерти его отца, Вера отлично понимала, что приблизила эту беду. И все же она не могла оттолкнуть его от себя. Он черпал силы в их близости и не скрывал этого. И он не сомневался, что она пробудет на вилле, пока тело Лоренцо не успокоится в земле. Хотя для всех ее отъезд был отложен, а не отменен, V Веры появилась твердая уверенность в неком событии, которое задержит ее в Италии и после похорон.
Совсем того не желая, она поставила Габриелл в известность о своих сомнениях в тот день, когда позвонила ей, чтобы сообщить о смерти Лоренцо и о своей задержке еще на неделю.
— Что случилось? — тотчас переспросила ее Габриелл. — У тебя странный голос. Неужели на тебя так подействовала смерть Лоренцо? Ты ведь его почти не знала.
Прижимая трубку к уху в кабинете Нино, где стены были уставлены книжными шкафами, Вера изо всех сил старалась сформулировать свои мысли так, чтобы они имели хоть какой-то смысл для обычного, рационально мыслящего человека. Однако у нее ничего не получалось. Не могла же она сказать, что знает Нино несколько веков и беда, которая преследует их, случилась в стародавние времена. Габриелл приняла бы ее за сумасшедшую, а ей не хотелось зря волновать подругу.
— Ты совершенно права, — сказала Вера, — но все же Лоренцо успел мне понравиться за это время. Извини, я не могу объяснить.
Несмотря на весь своей рационализм, Габриелл не могла пожаловаться на отсутствие интуиции.
— Твое состояние как-то связано с черноглазым родственником? — спросила она. — А галлюцинации у тебя продолжаются?
Вера довольно долго молчала, прежде чем ответить.
— Отчасти.
Она сама не знала, на какой вопрос ответила, но Габриели проявила упорство.
— Они опять случались? Твои галлюцинации, я имею в виду?
Вере не хотелось говорить об этом, но, с другой стороны, утаивать правду было глупо, да и Габриелл все равно уже догадалась.
— Два раза были, — неохотно проговорила Вера. — Последняя — больше недели назад. Надеюсь, она последняя.
Габриелл выразила ту же надежду.
— Как только вернешься, сразу пойдешь к врачу, — твердо сказала она. — Впрочем, ты можешь обратиться к врачу и в Италии, если собираешься пробыть там долго. Ладно, не принимай близко к сердцу. Ешь побольше. И отдыхай.
— Обязательно, — пообещала Вера.
Международные телефонные переговоры стоят довольно дорого, так что Вера не стала возвращаться к Нино и своему отношению к нему. Да и к чему? Едва она положила трубку, как в комнату вошел Нино и обнял ее.
— Какое счастье, что Бог послал тебя мне, cara. Ты как тихая гавань в бурном море.
Вера подумала, что она и Джулио, скорее, центр скандалов, вспыхивающих между членами семьи Манчини. Но она знала, что ее и Нино с каждым часом связывают все более крепкие узы.
Официальная похоронная церемония Лоренцо Амадео Манчини, автомобильного магната, знаменитого спортивными машинами и богатством и вечно привлекавшего папарацци своей необычной личностью и бесчисленными любовными приключениями (в частности, со звездами кино), имела место в кафедральном соборе в Турине, известном как Собор Святой Плащаницы.
Все утро шел дождь, и небо заволокли свинцовые тучи. Когда процессия подошла к собору, дождь зарядил снова, и повсюду открылись черные зонтики, словно цветы, запечатленные на пленке замедленной съемкой.
