— Но…
— Я сказал, он уже не в городе, — повысил голос Витька, вдалбливая мне в голову информацию, — взял сестру и свалил. Все.
И вышел.
А я откинулась на больничные подушки и уставилась в потолок.
Закрыла глаза, опять почему-то вспоминая, как он дрался в свете фар и отраженного снега, как держал крепко, словно я — самое дорогое, самое необходимое. То, что не отпустит, не отдаст.
Отпустил. Отдал.
Дура ты, Света.
Девичник-девичник… Мужчина здесь…
— Я и не поняла сразу, — бубнит Сашка, все так же горя всеми щеками, ушами и даже, кажется, затылком.
Она — блондинка, потому кожа тонкая, прозрачная. Сразу ярко вспыхивает. Так же, как и у меня. Только я еще и грудью обычно полыхаю. Так сильно, что даже веснушек не видно. Сливаются.
— Не поняла?
Мне неожиданно становится интересно настолько, что отвлекаюсь от своих переживаний многомесячной давности, смотрю внимательно.
— Нет… — Она смотрит на сына, уже наевшегося и уснувшего, потом аккуратно кладет его в колыбельку и застегивает халатик.
Идет в кухонную зону, ставит чайник и кивает мне на барный стул.
— Долго он спать будет? — кошусь я на племянника, специально понижаю голос.
— Если повезет, часа два-три. Если нет, то и через пятнадцать минут может проснуться…
— А ночью как?
— Ночью спит. Встаю два раза, чтоб покормить, и все. Говорят, когда колики начнутся, то тяжелее будет, но пока что…
Она улыбается, так светло и чисто, что я невольно завидую. Смотрю опять на голубую колыбельку, где мирно спит Арсюша, и ловлю себя на том, что тоже так хочу. Чтоб вот такой маленький был. И чтоб так же грудь мою мял своими пальчиками, когда ест… А глаза чтоб темные, и ресницы длинные, как у…
Так, стоп, Света! Просто стоп.
— Давай чаю, — Сашка наливает себе чаю с молоком, а мне двигает зеленый с бергамотом. Мои вкусы она знает.
— Витька когда назад?
— Через два дня вроде должен, — вздыхает она, прикусывает губу.
Мой брат свалил в неожиданную командировку в столицу. И оставил жену с сыном одних тут. Ну, понятное дело, одни они не остались, это уж я так, для красного словца. Мама постоянно на подхвате, помогает, а еще тетя Валя, наша бессменная экономка, по первому зову приходит. Ну и я, конечно.
Папа уехал вместе с Витькой, а то бы и он тут сидел.
Вот удивительно, как один совсем маленький человечек повлиял на отношения в нашей семье!
Отец, в целом недовольный женитьбой сына на неподходящей ему девушке, хотя я вообще не понимаю, чем Сашка может не понравиться, она — ангел же, после появления внука настолько кардинально сменил гнев на милость, что у меня от скорости в глазах зарябило.
Мама переключилась со своих духовных практик на педагогику, и теперь пыталась командовать Сашкой.
Но тут надо знать мою новую родственницу.
Сашка, конечно, с виду цветочек и ангел, и большую часть времени именно такая и есть, но на своем стоять умеет. Прогибается, но не ломается.
Братишку вон как круто обвила, спутала по рукам и ногам. Ходит целыми днями с счастливым и глуповатым лицом. Умение. Мне бы так научиться.
Нет, я, конечно, тоже умею на нужные точки надавить, папа и Витька мне мало в чем отказать могут, но здесь уровень выше, однозначно.
И маминым педагогическим внедрениям пришлось все же… Развнедряться. Наблюдать такое было забавно и поучительно.
Мы с Сашкой ровесницы, но пример с нее брать очень даже полезно.
И учиться тоже.
Я пью чай, тяну паузу, решая, что уже достаточно переключилась, опять перевожу разговор на нужные мне рельсы.
— А как вы вообще умудрились? Только честно, Саш. Ну, вот как ты поняла, что это — твое?
— Да ничего я не поняла, — с досадой говорит она, — ты что, брата своего не знаешь? Он не спрашивает. Он просто берет.
— Погоди… — у меня от ее признания прямо мороз по коже, — он тебя что… Принуждал?
Ох ты ничего себе… Витька… И как мне жить с этой новостью?
— Да нет… — Сашка хмурится, прикусывает губу, смотрит на меня напряженно, — не принуждал. Но и чего-то такого, чтоб сразу «Ах, это мое», не было. Но у нас просто времени на это не… Понимаешь, быстро все случилось. Он захотел, а я была в том положении, что не отказалась… Ну а потом… Втянулась.
На последнем слове она неожиданно улыбается по-хулигански, сразу же становясь прежней легкой Сашкой, немного пацанистой и дерзкой.
Я задумчиво пью чай.
Втянулась, значит…
Никакой помощи. Никакого конструктива. У нас совсем разные ситуации.
— А теперь давай рассказывай.
— Чего? — я настолько задумываюсь, что не успеваю нормально среагировать и палюсь по полной.
Ну да, именно так: щеками, ушами и кожей на груди.
— Все.
Сашка улыбается, но смотрит твердо.
— И не вздумай что-то утаить. Ты опять куда-то влетела? Мне звонить Вите?
— Ты рехнулась? — злюсь я, — только попробуй! Никогда тебе ничего не скажу больше!
— Да ты и сейчас не говоришь. Говори.
Я делаю еще глоток, маскируясь, выстраивая в голове предложения в ряд. В конце концов, именно за тем я сюда и пришла, так ведь?
Будем честными, Светик, все так. Сашка не торопит, пьет чай.
— Да нечего говорить, — наконец, решаюсь я, — просто… Встретила кое-кого…
— Ого!
— Ничего не «Ого»! — злюсь я, — что тут удивительного?
— Ну, если не считать того, что ты ни разу ни про кого не говорила из своих парней, то ничего, да.
— Просто смысла не было…
— Вот и я про то же. Кто он?
— Ну… Помнишь того бармена, что зимой спас?
— Огооооо!
— Ничего не «Огоооо»! — еще больше досадую я, — просто так случилось. Он, оказывается, не уехал. Твой муж, засранец такой, наврал мне в больнице тогда, прикинь?
Она кивает, не комментируя. Ну правильно, ей получше многих известно, насколько Витька засранец.
— Он тебя нашел, что ли?
— Нет… — я вспыхиваю от злости, потому что… Ну черт, мне очень хотелось бы, чтоб он меня искал! Как я его!
Потому что я, после слов брата, естественно не остановилась. И наводила справки, выясняла.
А потом про это узнал Витька… И наложил свое жесткое вето на поиски. С вынесением последнего китайского предупреждения.
— А как вы тогда?..
— Он перевелся к нам в универ учиться, сразу на пятый, прикинь?
— Он не особо похож на студента, — щурится Сашка, как всегда, зря в корень.
— Да… Не особо. Но, говорит, что сестра у него сюда приехала, и он тоже решил обосноваться…
— Интересно… И как вы нашлись? Он увидел и сразу в оборот взял?
И вот тут я опять краснею. Хотя, куда больше-то?
— Не то чтобы взял… — отвожу взгляд, — и не то, чтобы он…
— Ого… — Сашка от неожиданности делает слишком большой глоток и кашляет.
— «Ого»… — уныло подтверждаю я, заметно стыдясь. Потому что… Ну вот такая я гребанная Татьяна Ларина двадцать первого века… Сама предложилась практически. — Понимаешь, я его увидела и прям растерялась сначала. Не поверила. А потом… Потом все думала, узнал — не узнал… Хотела подойти поговорить, а на него как стали с разбегу наши шмары запрыгивать! А он и не уворачивался! В тот же день по универу слухи пошли, какой у него длинный и крепкий член! Прикинь? Мне так стало… Злобно! Я начала какую-то фигню творить… Провоцировала его… А он не велся особенно, представь?
Я распаляюсь, говорю громче, но Сашка кивает на люльку, и я понижаю градус.
— Как не велся? Не реагировал на тебя? Не узнал, может?
— Все он узнал! И реагировал… Но просто… Да я сама дура, ладно. В итоге я хотела с ним поговорить, а он начал грубить… И вообще показывать, что меня ни во что не ставит… Ой…
— Ну а ты чего?
— Ну а я… Я его к себе приманила.
Сашка вскидывает брови, явно удивляясь моей распущенности, но я торопливо затыкаю уже готовый вырваться вопрос:
— Сама знаю, молчи. Просто… Понимаешь. Я его забыть не могу с зимы. Ну вот никак! Ну вот такая дура, да. Потому у тебя и спрашивала… Думала, может, ты… Может, у тебя что-то такое…
