— Что здесь происходит? — спросил он твёрдым голосом, обращаясь сразу и к врачу и к Насте.
— Они хотят убить моего ребёнка! — воскликнула Настя, и Кирилл испугался не того, что именно она ему сказала, а того как она это произнесла. Так мог бы говорить загнанный зверь, если бы Господь вдруг перед смертью послал ему возможность объясниться с преследователями на доступном им языке.
Кирилл шагнул к её постели, присел рядом с ней на стул и, взяв её ледяную ладонь в свои руки, посмотрел на врача и повторил свой вопрос:
— Что здесь происходит?
Очевидно, тон, которым были произнесены эти слова, заставил врача забыть вопросы типа: «Кем вы являетесь для больной?» и всякой прочей ерунде, которой врачи уделяют большое значение.
Врач снова заговорил, и Кириллу только оставалось пытаться сосредоточиться на этой речи, улавливая отдельные слова: «ингибиторы, плазминоген», и ничуть не понимая того, о чём ему говорят.
— В общем, мы рекомендуем прерывание беременности, — закончил врач и Кирилл перевёл взгляд на Настю.
— Это что, никак не лечится? — просто спросил Кирилл, который искренне удивлялся тому, что врачи так просто предлагают женщине отказаться от сохранения жизни её ребёнку. Для него же возможность взять на руки своего ребёнка была вообще сродни чуду, и за эту возможность он был готов отдать всё на свете.
Новый монолог доктора, который называл какие-то буквы и цифры, не внёс никакой ясности в то состояние, в котором пребывал Кирилл.
— Подождите-подождите, — запротестовал мужчина, видя, что Настя держится из последних сил. — Могу я переговорить ещё со специалистами?
Врач нахмурился и стал что-то усиленно искать в папке, которую держал в руках. От того, как быстро он её листал, у Кирилла даже замелькало в глазах.
— Ты как? — тихонько спросил он у Насти, и та пожала плечами, видимо, не зная, что ответить на это.
Врач, не найдя в карте того, что искал, ни слова не говоря вышел из палаты и оставил Кирилла и Настю наедине.
Такое привычное молчание, которое часто распространялось между ними, сейчас было каким-то невыносимо мучительным, как будто это молчание было в ожидании казни. Страшной, беспощадной и неминуемой. Кирилл молчал, молчала и Настя. Каждый молчал о своём, не желая начинать разговор первым и в то же время ощущая огромную потребность выговориться.
Наконец, дверь в палату распахнулась, и вошёл невысокий седовласый мужчина в сопровождении уже знакомого Кириллу доктора. Кирилл поднялся им навстречу, и встал перед кроватью Насти, как будто желал защитить её от того, что врачи неминуемо должны были сделать.
— Простите, Вы…
— Я отец ребёнка, — непререкаемым тоном проговорил Кирилл, предвосхищая вопрос пожилого доктора и увидел, как от кивает, очевидно, и ожидая услышать именно этот ответ.
— Что же, если у вас есть какие-то вопросы, я готов на них ответить, — произнёс врач, снимая очки и протирая их носовым платком, который он извлёк из кармана.
— Давайте уже дадим Насте отдохнуть и поговорим об этом не здесь, — тихо ответил Кирилл, направляясь к выходу из палаты и почти сразу слыша за спиной шаги.
Разговор с этим врачом ничего не дал. Похоже, они все сговорились, чтобы ввести пациентов в состояния недопонимания, путём перечисления одним им известных цифр, буквенных обозначений и слов, которые Кирилл даже будучи в трезвом состоянии явно бы не выговорил сходу.
«Ясно, что ничего не ясно», — такой вывод сделал Кирилл, снова направляясь к палате Насти, и начиная повторять про себя все те слова, которые с завидной регулярностью произносил то один, то другой врач.
Настя лежала на кровати, прикрыв глаза, и Кирилл было решил, что она заснула, но стоило только ему сделать шаг к выходу из палаты, как девушка открыла глаза и, прежде, чем закрыть их снова, прошептала:
— Спасибо тебе за всё.
Кирилл прикрыл дверь, которую было открыл для того, чтобы выйти из палаты и подошёл к Насте, не зная, как понять то, что она ему сказала. То ли хотела, чтобы он ушёл, то ли, чтобы остался.
— Что они ещё сказали? — устало проговорила она, снова открывая глаза и находя взглядом Кирилла.
Кирилл пожал плечами, пытаясь выглядеть как можно более спокойно.
— Ничего нового, — он усмехнулся, решив говорить о том, что ему разъясняли врачи с долей сарказма, — Всё как обычно, какие-то цифры, неясные термины, буквы.
Он откашлялся и подошёл к окну, заложив руки в карманы и глядя, как за прозрачностью стекла течёт жизнь. Снежинки кружатся в воздухе, падая вниз, и становясь сплошным белым ковром, куда-то спешат автомобили, превращаясь в неиссякаемый поток, люди неспешно бредут по своим делам, не обращая внимания на снегопад.
Для него же жизнь сосредоточилась вот здесь — в этой самой палате, рядом с этой женщиной, перед которой он был так виноват и которую…любил…
Да, наверное, раньше он бы сам рассмеялся, представив, что сам не будет знать, как объяснить себе то, что он чувствует к женщине. Ему казалось, что он любит Алёну, по крайней мере, по началу, он так интерпретировал те чувства, которые она в нём вызывала. С Настей же всё было совсем не так. Она была сильной, независимой, самодостаточной. Она была с ним на равных, и, возможно, это и вызывало в нём не только восхищение, но и желание доказать, что он её стоит.
А вот любовь ли это, он не задумывался, просто принимая чувства, как должное. Он хотел испытывать эти чувства к Насте, он наслаждался ими, а как они назывались, ему было по сути всё равно.
А вот сейчас мысленно произносить три слова «Я тебя люблю», по отношению к Насте, было чем-то неизведанным, новым, но в то же время странно будоражащим кровь.
Кирилл медленно повернулся к Насте и сделал глубокий вдох, намереваясь, наконец, объясниться с ней, хоть он понимал, что сейчас было не время и не место.
— Насть, я очень виноват перед тобой, — начал он, присаживаясь возле её постели на стул и поднимая руку, когда увидел, что она собирается с ним спорить. — Дослушай меня, прошу, не перебивай.
Она прикрыла глаза, не имея сил с ним сейчас ругаться, и Кирилл начал говорить. Он говорил долго, пытаясь объяснить все свои поступки, которые совершал под влиянием того или иного фактора. Он старался, чтобы это не выглядело как оправдание, и в то же время был честным перед ней, рассказывая всё без утайки, хотя не знал, поможет ли ему это заслужить её прощение. Он рассказал про Алёну, про их короткую совместную жизнь, которая наложила на его судьбу неизгладимый отпечаток. Рассказал про безумное желание иметь ребёнка, которое сначала было придумано им для того, чтобы сохранить брак, изначально не имеющий морального права на существование. Он говорил и говорил, а Настя слушала, думая о том, как всё это неважно для неё сейчас, когда самое главное — это сохранение жизни её малышу. Их малышу, над которым нависла такая страшная угроза.
