сжимавшая мою, тут же разжалась, заставляя почувствовать себя отрезанным ломтем. Такой до отвращения лишней… и бесконечно, ненавистно глупой.
Не говоря ни слова, я поднялась со скамьи и пошла прочь.
* * *
– Оля! – выкрикнул Ланской в спину уходящей жены.
Ссадил с себя Божену, один черт знает каким образом оказавшуюся здесь. Она ойкнула, едва не свалившись со скамьи, но Глебу было плевать.
Он бросился за Ольгой, догнал ее, когда она уже покинула коридор и устремилась к лестнице. Когда развернул лицом к себе, вдруг получил… звонкую оплеуху.
– Не смей меня хватать! – прошипела жена.
Размахнулась и влепила еще одну пощечину, от которой правая сторона лица запылала. Глаза Оли метали молнии, а вид был такой, что казалось – дай ей оружие, она прицелится Ланскому в лоб и, не думая, спустит курок.
– Иди к своей «дорогой»! А меня оставь!
– Я не знал, что она приедет! Я ее не звал! – попытался оправдаться Глеб, гадая, откуда Божена вообще могла узнать про Римму Феликсовну, и – главное – о том, в какую больницу она попала.
– И что? Разве это что-то меняет? Твоя драгоценная Божена будет рядом так или иначе. Так что избавь меня от этих театральных действ. Они уже набили оскомину.
Она вновь развернулась и быстро сбежала по лестнице. Ланской раздумывал ровно долю секунды – помчался следом за женой, потому что удержать ее и объясниться стало самым важным на данный момент.
– Я сейчас же отправлю ее восвояси, – сказал Ольге, когда она забрала куртку из гардероба.
– Ланской, мне не нужно давать отчет о том, что ты собираешься делать со своей любовницей.
– Она мне не любовница!
Он сказал это так громко, что на них неодобрительно посмотрел работник гардероба. Плевать и на это. Если понадобится – Глеб будет кричать о том, что Божена ему никто.
– Перестань, пожалуйста, – тихо попросила Оля, накинув куртку.
Устало вздохнула и сжала переносицу, и Ланскому стало в который раз неуютно из-за того, до чего довел жену в частности и ситуацию в целом.
– Перестань, прошу… Мне очень жаль, что такое произошло с твоей мамой. Но лицезреть Вымя, падающее на тебя в тот момент, когда ты вроде как с женой, пусть и почти бывшей…
Она не договорила, а у Глеба в груди все превратилось в выжженную пустыню от одной только мысли, что Ольга и впрямь может стать ему… бывшей.
Жена быстро прошагала к выходу из клиники, после чего исчезла из виду. Глеб же развернулся и пулей помчался к Божене. И вовсе не для того, чтобы вернуть ее в свои объятия.
– Как ты здесь оказалась? – холодно уточнил, когда буквально выволок Божену из больничных дверей, предварительно узнав у врача, что Римма Феликсовна спит и будет пребывать в таком состоянии предположительно до утра.
– Приехала на такси, – захлопала Божена в ответ ресницами.
Ланской пристально всмотрелся в черты лица стоящей напротив женщины. Странно, но именно сейчас они показались ему отталкивающими. А он и не замечал раньше, сколько всего накладного носит Божена.
– Я не об этом, – поморщился Глеб. – Откуда ты узнала, что мама в больнице?
Вопрос, как оказалось, попал не в бровь, а в глаз. Божена закусила нижнюю губу и вдруг… разрыдалась. Снова попыталась повиснуть у него на шее, но Ланской отодвинул ее прочь и, сжав запястья, потребовал ответа:
– Мама позвонить тебе не могла – ей плохо. Откуда тогда ты в курсе?
– Я была у вас! – выкрикнула Божена и, высвободившись, стала заламывать руки. – Соседка сказала, что Римму Феликсовну увезли! Я стала обзванивать больницы – и вот!
Она театрально указала на двери клиники, как будто Глеб не понял бы сразу, что речь идет о том месте, где находилась его мать.
– Она обнаружилась здесь! Я села на такси и примчалась, чтобы тебя поддержать. Ооох! Глеб! Какой ужас! Это все переживания, нервы! Это все… наверно, из-за Оли! Как же твоя мама чувствительна к тому, что ее оскорбляют и унижают! Как же скучает по Теодорчику, ее маленькому…
– Хватит! – гаркнул Ланской, когда понял, что еще немного, и Божена перейдет все мыслимые и немыслимые границы.
Хотя, если уж так посудить, уже это сделала. Но он не собирался позволять этой малознакомой женщине трепать в таком ключе имя Оли.
– Спасибо, что ты приехала, но в твоем присутствии нет никакой необходимости, – буркнул Ланской, и когда на лице Божены, на котором еще не высохли дорожки слез, появилось обиженное выражение, мысленно выругался.
Если уж на то пошло, эта женщина не была виновата в том, что Римма Феликсовна придумала себе историю, в которой хэппи-энд состоял в том, что Ланской женился на Божене. Да и сам он хорош – вместо того, чтобы четко очертить границы, позволял себе то, чего бы никогда не простил Оле. Впрочем, с этим нужно было завязывать здесь и сейчас.
– В твоем присутствии и здесь, и где бы то ни было, нет никакой необходимости. Маму выпишут, и я буду сам за ней присматривать. Сейчас ей не до гостей. И – уж тем более – не до пустырников. Надеюсь, повторять дважды не придется.
Он окинул Божену быстрым взглядом и, пока та открывала и закрывала рот, видимо, подыскивая слова, развернулся и ушел. Говорить Ланскому с нею больше было не о чем.
И незачем.
* * *
Первым в сознание ворвался тонкий писк. Раздражающе прерывающийся звук. Под закрытыми тяжелыми веками что-то перемигивалось, било по глазам, заставляя пульсировать виски…
Первая попытка открыть глаза – сущая мука. Казалось, собственные веки не подчинялись ей, точно были сделаны из чугуна или превратились в два булыжника…
Где она?.. Так трудно понять. Который сейчас час, какой день недели?..
Сознание шевелилось медленно и неохотно, как закостеневшее древнее существо, внезапно разбуженное и уже забывшее, что значит быть подвижным… живым.
Она жива! Римма шире распахнула глаза, обвела взглядом незнакомое темное помещение и наконец осознала: она в больнице.
С губ сорвался
