Вот такая романтика.
– Я ужасно соскучился, – он крепко прижал меня к себе.
И тут я поняла, что я тоже. Вроде бы все время вместе, но из-за всех этих свадебных хлопот, помноженных на рабочие дела – мои и его – мы даже когда встречались, мысленно куда-то спешили, суетились, бежали… Нужно было, чтобы кто-то остановил этот бег. Чтобы взглянуть друг другу в глаза, и снова обалдеть от сумасшедшего счастья. Это же надо, чтобы рядом оказались именно мы. Вот даже представить страшно, что было бы, если бы я тогда не перепутала строения.
Да ничего. Ничего бы не было. Этого человека в моей жизни бы не случилось. И я прожила бы долгую жизнь, так и не узнав, что можно быть настолько неприлично, невероятно счастливой.
А в следующую минуту он уже подхватил меня на руки и понес в ту самую кровать. И правильно, кому нужны эти романтические фильмы?
Мы снова целовались так, что все мысли вылетели у меня из головы. Так, что уж и дышать было невозможно, и нечем, и незачем. И ничего не осталось кроме вот этого самого мгновения между прошлым и будущим, кроме меня и его. Все ведь просто на самом деле, проще не бывает. Не надо думать, как выглядишь, и что говоришь, и чему-то там соответствовать, и сомневаться. И подчеркивать достоинства, и скрывать какие-то изъяны, потому что это вовсе не изъяны, когда серьезно и навсегда, когда по-настоящему. Когда человек – твой, а ты – его. Кому нужны вообще эти слова, разговоры?
Мы целовали и гладили друг друга, теряя одежду, даже не помню, где и как. И он коротко и хрипло дышал, и нес меня на руках на ту самую кровать с лепестками роз – ах, как романтично – и стукнулся о косяк, едва не уронив, и мы засмеялись, и снова начали целоваться.
Я прижималась крепко-крепко, и рядом был он, мой Алексей. Под моей щекой тяжело колотилось его сердце, двигалась грудь. Меня приводило в восторг его тело, оно казалось мне идеальным, хотя вряд ли его можно было сравнить с греческим богом. Да и не нужен мне был никакой греческий бог. Мне нужен был только этот живой, настоящий мужчина, с бухающим сердцем, с горячей, чуть влажной кожей. Так нужен, что я даже укусила его, оставив маленькие красные отметины. Лихорадочно цепляясь друг за друга мы добрались до кровати, и возились там, целовались и смеялись, стряхивая на пол розовые лепестки, потому что эти самые лепестки – ну романтичные, да… – липли куда попало, щекотались и ужасно мешали…
А потом вдруг стало наплевать и на эти лепестки, и на романтичные свечки, и на бутылку шампанского в ведерке около кровати, потому что оказалось, что больше невозможно терпеть, и надо скорее, и теснее, и больше. Только вместе, и только друг с другом, друг в друге, потому что выжить иначе нельзя. И нет двух сердец, есть одно, огромное и так стучит, что больно. И огненной лавой по общим венам мчится общая кровь. И нет ничего, только это, огромное, могучее, жаркое, одно на двоих – только сейчас, только здесь и только с ним. Быстрее, быстрее. Мир раскалился, скрутился тугою спиралью и лопнул, разлетаясь стеклянными брызгами.
– А шампанского мы так и не выпили… – раздался над ухом преступно хриплый голос. – Хочешь?
– Не-а… – пробормотала я.
Его тяжелая рука поперек моего живота показалась мне самым прекрасным зрелищем на свете. Вот пусть там и лежит. Перебьемся без шампанского. Шевелиться не хотелось совершенно.
Я поводила пальчиком по тыльной стороне его ладони, рисуя круги и спирали, поднялась к плечу и принялась рисовать на груди – просто потому что это невозможно, лежать рядом и не касаться. Это было бы ужасное расточительство.
– Рисуешь колдовские знаки? Решила приворожить? Так и знал, что ты ведьма!
– Конечно. Сейчас поставлю на тебя свое фирменное клеймо – и поминай как звали. Пропал.
Я целую его. А потом еще раз целую. И снова – куда попало, щека, шея, волосы, плечи, живот… Ой… И через секунду оказываюсь в капкане горячих рук и слышу хриплое:
– Ну, держись, ведьма, доколдовалась…
И я держусь. Держусь за него – крепко, так, что не разорвать. И не разлучить. Никогда.
– Я тебя люблю.
И ответное – эхом.
– Я тебя люблю.
