Внезапно Райан подхватил ее на руки и без малейших усилий понес в спальню.
Какое блаженство — вытянуться вместе с ним на мягкой постели, шелковых простынях, избавиться наконец от ночной рубашки и почувствовать жар его тела…
— Ты прекрасна.
Он тоже был прекрасен. Великолепный любовник — нежный, сильный. Его страстные поцелуи пробуждали в ней желание такой силы, какое она не испытывала раньше.
И наконец их затопило наслаждение.
Да. Им с Райаном явно предназначено судьбой быть вместе.
Лежа рядом с Райаном, с трудом приходя в себя, Симона медленно возвращалась с небес на грешную землю. Тревожные мысли снова нахлынули на нее.
— В чем дело? — Райан оперся на локоть и посмотрел в ее глаза.
Не в силах сказать ни слова, она отвела взгляд, покоренная нежностью, сиявшей в его глазах.
Его рука нежно заправила короткий локон ей за ухо.
— Плохие воспоминания?
Симону бросило в жар.
— Это связано с твоей семьей? Ты об этом писала в дневнике?
Девушка кивнула.
— Ты уверена, что не хочешь поговорить об этом?
— Может, мне стоит пойти и… сделать нам чаю? — попыталась она избежать ответа.
— На чай у нас еще будет время позже, — он нежно поднял ее лицо за подбородок и посмотрел в глаза. — Если ты не хочешь рассказывать мне, в чем дело, и не надо. Зато я смогу снова поцеловать тебя.
Райан слегка коснулся ее губ своими, а затем нежно провел губами по ее шее и плечам.
— Думаю, я должна тебе кое-что рассказать.
Райан снова облокотился на подушку и улыбнулся девушке, нежно поглаживая ее руку.
— Я даже не знаю, с чего начать. Все так ужасно…
— Ну, удивить меня вряд ли уже удастся…
Симона припомнила, что Белл сказала нечто подобное в ту памятную ночь на Гималаях.
— Это касается… моей матери.
Воистину, начало — половина дела. Она почувствовала, как какой-то заслон в ее душе сдвинулся.
— Подожди секундочку, — попросила она, поднялась на ноги, подошла к туалетному столику и взяла фотографию своих родителей. — Это мои папа и мама. Анджела и Дуглас Грей.
Райан сел на постели и стал разглядывать фото. Симона скользнула под одеяло, прижалась к его груди и глубоко вздохнула.
— Они кажутся очень милыми. И очень молодыми.
— Им было всего по девятнадцать лет. Они поженились незадолго до того, как папа отправился воевать во Вьетнам.
— Ты на них похожа. У тебя очертания лица, как у отца, и дивные глаза и губы твоей матери.
Симона кивнула и прикусила губу. Райан нежно прижал ее к себе и поцеловал в щеку.
— Что случилось?
Воздух в комнате, казалось, сгустился. Симона не могла сделать и вдоха. Паника вернулась и начала нарастать.
Он поставил фотографию на столик.
— Давай-ка устроимся поудобнее. А потом ты все мне расскажешь.
Чувствуя, как ее колотит нервная дрожь и начинает подташнивать, Симона наблюдала за тем, как Райан превращает синие подушки и простыни в уютное гнездышко.
— Иди сюда, моя красавица, — Райан улыбнулся, похлопав по простыни рядом с собой. Он укрыл их обоих простыней и обнял Симону. Она прижалась лбом к надежному, сильному плечу и почувствовала, как паника слегка утихла.
— Ты уже говорила, что твой отец погиб во Вьетнаме. Твоя мать, наверное, была совсем молода. Но еще ты говорила, что у тебя был отчим. Когда она снова вышла замуж?
— Мне было десять лет, когда она стала женой Гарольда Пирсона.
— И он тебе не нравился?
— Он был настоящим чудовищем. Я его ненавидела. Он постоянно напивался и избивал маму. Ты не можешь даже представить себе, как это было ужасно… Когда мне было пятнадцать, он подрался с матерью на лестнице. И упал…
Симона содрогнулась и замолчала.
— Симона, расскажи мне все. Ведь случилось кое-что еще, более ужасное?
— Да, — шепнула она и вздохнула. — Он погиб…
— Когда упал?
— Да…
Его руки нежно укачивали девушку.
— И что случилось?
— Был суд. Моя мать была обвинена в убийстве.
— Твою мать судили? Бедная девочка…
— Суд не ставил ей в вину самозащиту. Она была осуждена за хладнокровное убийство мужа.
Он удивленно вздрогнул.
— Осуждена?!
Симона с закрытыми глазами кивнула.
— Маму приговорили к пяти годам лишения свободы, но она так и не дождалась освобождения. Она умерла через два года в тюрьме.
— Симона, мне так жаль… — он покрепче прижал ее к себе. — Это ужасная несправедливость. А… как же ты?
— О, со мной все было в порядке. Дядя и тетя взяли меня к себе — тетя Эдит была сестрой моего отца. Пострадала только моя мать.
— Пять лет — слишком суровый приговор для женщины, которая вынуждена была дать отпор жестокому мужу.
— Приговор был вообще вынесен ошибочно, Райан. Но… — ее губы искривились, и какое-то время девушка не могла продолжать. — Мама даже не пыталась защищаться.
Райан заправил локон ей за ухо, нежно погладил девушку по щеке.
— Симона, это просто ужасно. Но ведь теперь все позади, — Райан нежно обнял ее за плечи. — Милая, нельзя изменить свое прошлое. Но можно попытаться оставить его позади.
Она распахнула глаза. О, Святые Небеса!
Райан подумал, что она уже все рассказала. Но Симона только начала.
Райан запоздало сообразил, что прервал рассказ Симоны. Он злился на себя за то, что не почувствовал этого сразу же. Следовало подбодрить ее, заставить рассказать ему все.
Но теперь она вновь замкнулась. Настояла на том, чтобы заварить чай, поэтому они направились на кухню, закутавшись в халаты.
Наблюдая за ее дрожащими руками, Райан остро ощутил свою беспомощность. И отчаяние. Симона столько сделала для него! Райан знал, что будет вечно благодарен ей за то, что она убедила его поехать к отцу. Но даже это не могло сравниться с тем счастьем, когда они стали близки…
Они уселись с чашками на диван, и Райан ощутил, как снова нарастает напряжение.
— Симона, есть что-то, о чем тебе нужно поговорить?
Она покачала головой, залпом выпила свой чай и поставила чашку на столик.
— Я хочу рассказать тебе все, Райан. Но не могу. Это слишком ужасно. Не понимаю, как я сумела рассказать это Белл и Клер на Гималаях. Я не смогла повторить это даже своему дедушке.
— Это тот самый дедушка, который не хочет с тобой разговаривать?
Симона уныло кивнула.
— Я обещала Белл и Клер. Мы заключили договор, и я решила вернуться в Сидней, пойти к своему дедушке и все ему рассказать, вымолить прощение. Но я избегала его долгие годы, и теперь он не хочет даже видеть меня, — она с трудом сглотнула. — Во всем виновата только я. Не знаю, что мне теперь делать…
