Так было правильно.
Мой план удался. Все эти два месяца, что я в городе, она смотрела на меня, как на монстра, чудовище, предателя, источник боли. Изредка только с восхищением, когда работали вместе.
Нам надо было поговорить. А потом, в ее квартире, все пошло не по плану. Потому что под кожей она у меня, в сердце. Не вытравить ни злостью, ни разлукой, ни здравым смыслом.
Да, бросила, как подлая сука. Вещи тайно вывезла в самые херовые дни моей жизни. Мои друзья ее тварью последней назвали, конченой продажной мразью. Я, блть, одному в пылу ссоры за это морду набил. Сломанными руками, да. Рты затыкал, идиот. Не верилось. Пришли с допроса, а в квартире бардак, как после налета. Ограбление? Соседка заверила, что Полина приходила, своим ключом открывала. С какими-то людьми. Привела посторонних домой, они в обуви ходили не стесняясь. Накурено в комнатах. Пздц как меня бомбило.
Но как же не верилось, что она просто бросила меня в таком состоянии! По хрену, что из-за ее семьи со мной все это случилось. Это неважно. По хрену, что не поверила сразу и молчала, когда ее сестра орала, что я убил Барсукова. Допустила мысль, что я специально ему помощь не оказывал. Словно не трахалась со мной до этого полтора года, словно не доверяла всю себя. Будто я непредсказуемый мудак.
А может, и правда не доверяла? Зачем тогда лгала? Зачем был штамп в паспорте и все остальное?
Ладно, по хрену. Запуталась. Но...
Она... сидела в своей крепости из золота. Неделю за неделей. Пряталась за спинами охранников. Я деньги на операцию собирал по друзьям, с которыми до этого из-за нее разругался. Побирался. Надо было быстро и много. Нищий, никому не нужный инвалид. Я злился на нее, когда не мог помыться и переодеться из-за поломанных пальцев. Когда в поезде просил сумку расстегнуть, потому что пальцы после гипса не слушались и собачку молнии не мог ухватить. Когда в больнице пытался как-то есть местную дрянь и никто не позаботился принести домашней еды.
Ее не было рядом. Просто не было. Она, блть, моя жена! Она должна была мне помочь помыться и из сумки кружку достать. Она должна была быть рядом в то время, когда мне сдохнуть хотелось.
Как моя мать с отцом. Когда он получил травму и уволился со службы, она собралась безропотно и вернулась в Сибирь из Гамбурга. И работать пошла, и по дому все делала, хотя прежде ни одной тарелки руками не помыла, — у нас полный дом техники был. Она его не бросила и ни разу не попрекнула.
Мне все говорили, что связь с мажоркой меня уничтожит. Избалованная, инфантильная, порывистая. Не для меня.
К концу лета, за все четыре месяца полного игнора с ее стороны, безразличия и обманутых надежд, я ее ненавидел за все свое бесконечное одиночество. Ненавидел каждый день, когда без рук пытался сам кое-как устроить свой быт. Когда общался с наставниками, и они мне сочувствовали и рассказывали, что взяли нового хирурга на мое место. Из-за бабы карьера пошла по пи**е. И где баба теперь? Мои родители столько сил вложили в мое образование, они смотрели на мои руки и молчали. Я не то что оперировать, я ложку поначалу ко рту поднести не мог. Все расплескивалось.
И дело не в жалости. В то время я не чувствовал отчаяния, оно накинулось на меня позже, когда трудился в другой стране. А в то бесконечно длинное лето я не размышлял о суициде. Знал, что справлюсь. И я справился. Но если прикинуть на будущее — нах*я мне жена, что только в радости?
До знакомства с Полиной я, оказывается, никого никогда не ненавидел по-настоящему. Но и, судя по всему, не любил тоже. Даже речи не шло о нашем с Полиной воссоединении в ту осень, когда я уезжал миротворцем. Если бы я откликнулся на ее жалобное «прости», я перестал бы уважать сам себя.
У меня рядом с ней кожа загорается. И сердце на разрыв колотится. Только с ней так было с первого дня. Такое не забыть, не выкурить.
Но как же дорого это счастье обходится!
- Она красивая, Илья? - спрашивает Полина. И я прикрываю глаза. Это ожидаемо. Самая ревнивая девочка на свете начнет крушить мир, который оказался неидеальным. - Тебе с ней так же хорошо было, как со мной? Вот как сегодня? Да? Или лучше? А она слышала твой акцент?
Я опускаю голову и зажмуриваюсь.
В глубине души Полина совсем не изменилась. Та же самая искренняя, ранимая, эмоциональная девушка. И я бы радовался этому. Я бы... ее простил за все. Сейчас бы наша жизнь была другой — лучше. Я старше, у меня больше возможностей. И я бы никогда не попал в такую ситуацию, в которой оказался пять лет назад. Я бы позволил себе Полину. Потому что хочу ее, хочу с ней быть. Надо мне это. Вот надо, и всё. Ни пять лет, ни десять, ни пятьдесят это не изменят.
Но я больше не один. И мне нужна женщина, которая примет моего ребенка. Остальное все — интрижки и секс без обязательств.
- Ладно, не отвечай, - говорит Полина. - Несложно догадаться.
Вот и поговорили. Надо одеваться и ехать. Мне еще ребенка купать и укладывать. Мне вот это всё больше некогда.
- Я знаю, что шокировал тебя, - стараюсь говорить мягко. - Если ты после этого не сможешь со мной работать — я пойму. Будешь стоять с другим хирургом. Если не захочешь больше приезжать со мной сюда — я тоже, несомненно, пойму. Поля... Полина, не плачь, пожалуйста. Если тебе будет нужна какая-то помощь или поддержка — просто знай, что я в городе и я тебя не оставлю. Что бы ни случилось. Наверное, я именно для этого и вернулся. Мешать твоей жизни я тоже, разумеется, не стану.
Как бы там ни было. Тоже опускаю глаза. Даже надеяться было глупо. Абсурдно смело.
- Илья, - она вдруг подходит ко мне, садится рядом и берет мою руку. Сжимает. - Так у него, получается... - она смотрит на меня огромными глазами. Бездонными. Ее прекрасные глаза наполняются слезами. - У Жени нет мамы? Я только сейчас поняла. Вообще нет?
- У него есть я. Бабушка с дедушкой и тетя Даша. Хотя моментами тетя Даша больше в минус. Шучу, конечно. Тетка из Даши вышла что надо. И няня Аня.
- А мамы, получается, нет? Илья, - слезы катятся по ее лицу. Я не ожидал, что разговор выйдет в это русло. Сжимаю ее пальцы в ответ. - Ты люби его сильно, слышишь? Вот прям изо всех сил. Несмотря на то, что эта женщина, его мать, тебя, может, разочаровала. Я не знаю! Но его ты люби. И за маму, и за папу. За всех.
Я мешкаю. И снова киваю.
- Я его люблю, Поля. И забочусь о нем так, как только могу.
- Ты должен делать больше, - она начинает тараторить. - Ты не понимаешь просто, как это важно! Когда растешь без мамы, - она вытирает слезы. - Боже, я же перестала быть плаксой! У меня стальные нервы, но, когда я думаю об одиноких малышах... - она прижимает ладонь ко рту. - Женя всегда-всегда должен знать, что ты его любишь. Поверь мне, это самое главное. Быть для кого-то номером один, что бы ни случилось.
Внутри всё обрывается.
- Поля, я это понимаю. Всё свое свободное от работы время я провожу с сыном. Ты — это первое, что я позволил себе с момента его рождения. Что-то, что я позволил только для себя. Это правда. Мне поэтому уже пора ехать, отпустить няню до десяти.
Она много и часто кивает. Соскакивает на ноги и бежит в ванную.
Мой пульс учащается.
- Илья, я в душ на две минуты. И едем.
- Не спеши, время еще есть.
Одеваться смысла нет, я пойду мыться следом за ней. Так и сижу на кровати в халате. Во взрослой жизни сожаление недопустимо. У нас обоих все в порядке, это самое главное. Мы продолжаем жить дальше. Ну и что, что порознь. Ну и что, что нутро узлом скручивается.
Пульс скоро выровняется. Это временный бунт организма. Здравый смысл разгонит демонстрацию взбесившихся чувств.
Должен разогнать, вот только этого не происходит. У Полины снова получилось меня удивить.
Глава 21
Полина
Мы одеваемся и уже на пороге замираем, чтобы напоследок оглядеть номер. Не забыли ли что-нибудь?
