— То есть? — отозвался Саша и внимательно посмотрел на гусара.
— Твоя Наталья всегда умела изображать живые картины. Вспомни институтские праздники прежних времен.
— Но кровь…
— Я кое-что нашел. — Он ухмыльнулся и раскрыл ладонь. — Знаешь, что это? — Андрей открыл руку, и Саша увидел что-то вроде резинового напалечника. В нем были остатки красной жидкости.
— Догадываюсь, — хмыкнул Саша, присмотревшись к предмету из тонкой резины.
— Интересно, он… ее подтолкнул или она сама? — приятель-гусар кивнул в сторону дома Серафима Скурихина.
Саша махнул рукой:
— Мне это давно не интересно.
Гусар кивнул.
— Про таких говорят — в ней пропала актриса. Впрочем, нет. Мы все в клубе играем, а значит, актерствуем. Она тоже. Это одна из милых затей, неизбежных, когда живешь в таком маленьком местечке, как разъезд Дорадыковский. Если ничем себя не займешь, то тебя займут. Водкой или пивом.
— Есть кому, — согласился Саша, кивнув в сторону дома Серафима. Дом, умело подсвеченный, походил на хрустальный терем в этот зимний вечер. Он сейчас ничего не чувствовал — ни волнения, ни страха. — Отдай мне. — Он протянул руку.
— Думаешь, Наталья затеет дело против тебя?
— Я затею дело, — бросил он. — Развод. Она мне его даст скорее, если я поднесу такой подарок.
— Понимаю, — тихо сказал гусар. — Она ставила условие?
— Да. На которое я не мог согласиться.
— Какое, если не секрет?
— Если и секрет, то не от тебя. Она хотела стать главой клуба, — сказал Ястребов.
— Однако, — фыркнул гусар. — Губа не дура. Она бы уж точно сдала наш лейбл в аренду этому пивовару.
— И сам клуб тоже. Навсегда. Теперь я поставлю ей условие…
Говорят, чтобы понять, насколько красиво лицо, хватает ста пятидесяти миллисекунд. Варе тоже хватило этого времени, чтобы понять, какое необыкновенное сейчас лицо у матери.
— Мама, ты выглядишь потрясающе, — с придыханием сказала Варя.
— Как утверждал Пифагор, который тебе теперь должен быть более близок, чем другие великие… — насмешливо заметила она.
— Я не сильна в математике, — перебила ее Варя, засмеялась и порозовела.
— Но в математиках, по-моему, ты хорошо разбираешься, — настаивала мать. — Не умаляй свои достоинства.
— А что, об этом уже говорит весь город? — фыркнула Варя.
— Надеешься на легко добытую славу? — ответила вопросом на вопрос мать и улыбнулась. — Не перебивай меня. Так этот великий, я имею в виду Пифагора, Утверждал, что люди, рожденные в четные числа, удачливы, особенно те, кто появился на свет в день, кратный тройке. В нечетный день — все наоборот. А хуже субботы рождения просто не придумать. — Она скривила губы.
— Тогда мы с тобой — настоящие королевы удачи, — сказала Варя.
— Без сомнения, — заявила мать.
— Ты-то, коне-ечно, — сказала Варя с завистью. — А вот я…
— Я верю еще и в то, что тело и душа обновляются каждые семь лет. А это значит, в конце каждого из этих периодов надо ожидать крупных перемен.
— Тебе сорок восемь, — сказала Варя. — Семь семерок на исходе… Мам, а может, на самом деле в твоем случае это работает?
— О чем я тебе и говорю. Так вот, я подвожу тебя к главной мысли. — Она отодвинула от себя чашку с недопитым чаем.
— К какой? — с некоторой тревогой спросила Варя.
— А к такой, что последний отрезок седьмой семерки я отвожу под медовый год, — сообщила Лидия Родионовна.
— Ого! — воскликнула Варя.
— Мы с Сергеем хотим провести его в иркутской тайге, — сказала Лидия Родионовна.
— Интересно получается, — фыркнула дочь, тоже отодвигая чашку. — У всех людей медовый месяц, а у вас медовый год. Это что, так принято у тех, кто идет под венец после сорока пяти? — поинтересовалась Варя.
— Нет, просто мы не настолько богаты, чтобы лететь туда на месяц. Да еще за свой счет. Поэтому Сергей заключил контракт на год. С фирмой, которая хочет знать все о соболях.
— Счастливо, — сказала Варя.
— Спасибо. Но чтобы мой медовый год не горчил, — тихо сказала мать, — я хотела попросить тебя об одном.
— Не спешить? Не делать, — быстро спросила дочь, — глупостей?
— Спешить. Делать, — сказала она.
— Как это?
— Ястребов тебя любит, Варя. А глупости ты не умеешь делать. — Мать наклонилась и поцеловала ее в щеку. Варя хрипло засмеялась. — Обрати внимание, у тебя тоже заканчивается очередное семилетие. Пора обновиться… Знаешь, имей в виду, мужчина зависит от женщины гораздо сильнее, чем он думает. — Она усмехнулась.
— А мой отец? Он тоже? — быстро спросила Варя.
— Да, причем он зависел не только от меня. — Кажется, Лидия Родионовна не удивилась вопросу. — Мы очень любили друг друга. Наверное, поэтому ты получилась такая умная и красивая. Но любить друг друга — это еще делать и для другого что-то, что нужно не только одному тебе. Я не стану вспоминать подробности, Варя. Мы расстались давно, сама знаешь. В твоем отце оказалось слишком много спортсмена, а вокруг него — слишком много девочек. Я тоже занималась у него фигурным катанием. Только в группе любителей. Моя мать считала, что этот вид спорта развивает женственность. Твой отец был старше меня…
— Мам, а у нас в семье что — рок? Нам всем нравятся мужчины старше нас? — перебила ее Варя.
— Похоже. Нам с тобой, я думаю, просто не хватало отца. Вот и ищем его в других мужчинах.
— Что-о? Но твой-то отец был всегда рядом с тобой.
— Ошибаешься. — Мать засмеялась. — Родион Степанович всегда состоял при птицах.
— Понимаю, — проговорила Варя.
— А еще я хотела тебя спросить… Меня это мучает… до сих пор. Я думаю, теперь ты можешь рассказать то, что ты не рассказала?
Варя посмотрела на мать.
— Что именно? — спросила она скорее для того, чтобы решить — говорить или нет.
Она прислушалась к себе — не поднимается ли изнутри горько-соленая волна, как в Балтийском море, которая грозила затопить ее всегда, стоило лишь вспомнить о прошлом опыте… любви.
Много раз Варя просыпалась от ужасающего сна в горячем поту. Мокрая пижама прилипала к телу и походила на компресс при лихорадке.
Ей снилось, что она беременна. Но в животе не ребенок, а… арбалет со взведенной тетивой. Его дуга распирает ее, а огненная стрела грозит вот-вот вылететь и разорвать на части…
Теперь, спустя столько времени, Варя уже спокойнее относилась к тому, что предлагала ей мать Юрия. Не только потому, что прошел не один год с минуты потрясения, но и по другой причине — то, о чем говорила мать Юрия, стало частью реальной жизни.
