Эмили отрицательно покачала головой.
— Я даю слово, что никто ничего не узнает. Ваши деньги мне не нужны.
Омран едва заметно склонил голову.
— Тогда прощайте. Хотя нет, подождите свою — подругу. Я переговорю с ней, а потом вы уедете. И еще, постарайтесь как можно быстрее покинуть Дубай. Теперь для вас здесь небезопасно. Ваши дела я улажу сам.
Эмили не совсем поняла, что означало «для вас здесь небезопасно», но у Омрана на лице застыла такая угрожающая гримаса, что задавать вопросы она не рискнула.
Когда она скрылась за дверью, старик обратился к Камилле. С минуту он молчал, откровенно разглядывая девушку.
— Что вы делаете? — не выдержав его пристального взгляда, спросила Камилла.
— Пытаюсь понять, — коротко ответил старик.
И снова воцарилась тишина. Ужасная, почти живая. Она наполняла комнату, растекаясь уродливыми каракатицами по стенам. Камилла видела ее, чувствовала…
— Что вы все смотрите?! — Она повысила голос. — Говорите или я уйду.
— Вы принесли раздор в мою семью, — начал старик медленным напевным голосом. — Но я понимаю, почему сыновья повздорили из-за вас. Удивительная белая кожа в сочетании с почти черными восточными глазами. Вы — редкий цветок, миссис Спенсер.
— Мне кажется, — перебила его Камилла, — вы хотели поговорить со мной не о моей внешности.
Омран кивнул.
— Совершенно верно. Но я не мог удержаться от комплимента, видя такое совершенство в причудливом сочетании Запада и Востока. Женщин, подобных вам, не так уж много. У моего сына определенно есть вкус, раз он в семнадцатилетней девчонке разглядел будущую красавицу. Вам не понять моих слов. У нас на Востоке замуж выдают рано. Не всегда очаровательный ребенок превращается в прекрасную женщину. Чаще происходит по-другому. Юность, свежесть уходят, и остается обычное тело без проблеска самой простой привлекательности. У вас — иначе. Но я никогда не сомневался в своем сыне.
— Кажется, мы собирались поговорить о нем, — напомнила Камилла вежливо. — Или я не права?
— Отчасти, — кивнул Омран. — Я вижу, вы настойчивы. Для восточной женщины это отрицательное качество. Особенно если оно проявляется в разговорах и отношениях с мужчиной. Но мы не об этом. Итак, вы чуть не стали причиной позора в моей семье. С сыном я разберусь, а вас прошу покинуть отель и больше не появляться здесь. Более того, я прошу вас уехать из Дубая. Вы, кажется, приехали отдыхать по путевке. Я возмещу ущерб. Только уезжайте.
Камилла рассмеялась. Мысль об отъезде, о необходимости оставить Кайса навсегда, показалась ей абсурдной.
— Чему вы смеетесь?
— Это глупо, — просто ответила она. — Я люблю вашего сына и никуда не уеду.
— В таком случае, — голос старика задребезжал, — уеду я и увезу сына. Так или иначе, вы больше не увидите его. Я должен заботиться о благосостоянии семьи и не позволю сыновьям убить друг друга из-за какой-то привлекательной европейки. Последний раз прошу по-хорошему — исчезните.
Камилла стояла в растерянности и только теперь начала понимать, почему старик повел себя так странно с любимым сыном.
— Мне крайне неприятно говорить вам об этом, но сегодня я впервые в жизни ударил Кайса и прилюдно счел его неправым, хотя отлично знал, что это не так. Мальчишка, он бросился защищать вас. И бросится снова, а Исхан не отступит. Ему давно нужен был предлог, чтобы уничтожить брата. Женщина! Что может быть лучше? Сегодня я успокоил Исхана своим несправедливым судом. Но пройдет день, два — и, если вы останетесь, все повторится. Сейчас Кайс в безопасности. Исхан удовлетворен, но кто знает, что придет ему в голову через час или два. Вы не скроетесь от Исхана ни в Англии, ни в Африке, нигде. Он одержим порою до того, что готов преследовать цель вопреки здравому смыслу. И, поверьте, вы важны для него не сами по себе, а как повод для стычек с Кайсом. Он зацепится за это и доведет дело до трагедии. Я люблю сыновей и не хочу для них такой участи. Прислушайтесь к моим словам. И уезжайте.
Камилла плакала. Слезы беззвучно катились по ее щекам.
— Да, — проговорила она. — Да, я согласна. Я уеду завтра же. Вы правы, я все поняла. Но… у меня осталось одно желание. Позвольте провести с Кайсом одну ночь. Может быть, ребенок станет мне утешением в Англии. Обещаю, что на рассвете я уйду и вы никогда больше не увидите меня. Последнюю ночь. Кайс будет счастлив и благодарен вам.
— Вы первая женщина, перед которой я кланяюсь по-настоящему, — сказал Омран и склонил голову. — Разумеется, я удовлетворю вашу просьбу. Кайс выбрал себе лучшую невесту из всех. Желаю вам найти свое счастье на родине. Прощайте. Надеюсь, мы больше не увидимся.
Омран остался один. Сухой вечерний воздух наполнял комнату, давно стемнело. За окном, просвечивая сквозь тонкие занавески, сиял огнями Дубай. А в небе над ним горели звезды. Как и всегда, контраст бросался в глаза: огни земные неслись куда-то, пролетая по набережной фарами автомобилей и бегущими строками реклам. А огни небесные застыли в своем безмолвном величии и спокойно смотрели вниз, словно говоря: «Куда же вы? Движение — жизнь, но вы погубите себя суматохой и суетой. Остановитесь». Но люди не слышали их. А те, кто слышали, только смеялись в ответ. Так сейчас рассмеялся и Омран. Что звезды? Да, они застыли неподвижные, незыблемые, словно берегут свою жизнь, боясь одну-единственную минуту потратить на чувства. Другое дело люди: они торопятся — успеть, только бы успеть изведать все, познать мир, ощутить его в каждом вздохе! Как ужасна жизнь, если она застыла подобно мертвому камню. Изваянию. И как прекрасна она, когда полна надежд, стремлений, порывов. Когда каждый луч солнца приносит радость, а в груди кипят чувства, бушуют страсти! Пускай порой они губительны. Но, совершая последний роковой шаг, бросаясь с обрыва вниз, кидаясь в волны моря, даже самоубийца может сказать себе: я жил! Я жил на этом свете! Я ощущал на кончиках пальцев движение мироздания. Я слышал пение птиц в лесах, видел первый снег, который белыми хлопьями укрывал равнины, вдыхал аромат весенних цветов, я… Я жил! И пускай его жизнь лишь вспышка, едва заметная во вселенной. Но каждая такая вспышка неповторима, а блеск звезд всегда одинаков, и даже много лет назад они сияли все так же скупо и однообразно, прожигая мгновения своего существования. Именно существования, а не жизни. Они скрупулезно считали текущие секунды. Они и теперь считают их, боясь пошевелиться, боясь единым шорохом нарушить свой покой. А человек не считает минуты, не трясется над каждым днем. Может быть, именно поэтому он бросается смело и отважно в водоворот страстей, ибо коротка его жизнь, в то время как ваша — почти бесконечна в вечном покое. Наверное, это так. Но что за удовольствие висеть в небе? Висеть и только бросать презрительные взгляды вниз? Они презирают нас? Ха! Да что такое их холодный блеск по сравнению с одним ударом наших огненных сердец! Ничто! Ничто, говорим мы им. Холодные, ледяные светила, они не знают, что такое жить и любить. Потому что ни душ, ни сердец у них нет. Так пусть завидуют смертным! Им ведомо самое лучшее, самое чистое и высокое чувство — любовь…
