Джоанна Брендон - Огненные тени

Элида хрипло рассмеялась и облизнула губы.

— Надеюсь, до дома осталось недолго?

— Пара-другая миль.

— Вот и чудно, — сказала она. — Полцарства отдам за горячую ванну и мягкую постель.

— Я знаю такое место, где все это можно получить, — отозвался Логан. — Все удобства, плюс мужчина впридачу.

— Коварный, — пробормотала Элида, прижимаясь к нему.

Они уже ехали по ее улице, и Элида вгляделась в темноту, пытаясь увидеть хотя бы намек на голубой «шевроле». Абсолютно ничего! А впрочем, это ничего не значило. Пронырливый агент мог оставить машину в соседнем квартале, а сам расхаживать здесь пешком.

«Боже! — подумала она, и плечи у нее опустились. — Как я устала от всего этого!»

Когда они вошли в ее квартиру, Элида остановилась и прижала руку Логана к своей щеке. Она не сказала ни слова, но он понял все.

— Денечек был еще тот, так? — сказал он, обнимая ее за плечи. — Как ты себя чувствуешь?

— Если честно, то устала.

— Еще бы.

Они обнялись, а потом Элида, освободившись от его рук, прошла к дивану и просто-напросто упала на него.

— Мне казалось, что ты хочешь принять ванну, — заметил Логан.

— Именно так, — сонно ответила Элида. — Через минуту.

— Как насчет того, чтобы выпить?

— Ты знаешь, где вино. — На усталом лице Элиды мелькнуло подобие улыбки.

Логан с шутливым изумлением обернулся к ней.

— Ты хочешь сказать, что я сам должен обо всем позаботиться?

Элида хихикнула и устроилась на диване поудобнее.

— А ты рассчитывал, что я вскочу и побегу тебя обслуживать?

— Признаться, надеялся на это.

— Ты крепче и у тебя больше сил… Будьте как дома, мистер Теннер.

— И это называется гостеприимство, — проворчал Логан, потягиваясь.

— Гостеприимство тоже будет — немного позже, — пробормотала Элида, обхватила обеими руками подушку и с блаженным вздохом уснула.

Логан достал бутылку и бокал, налил себе вина и сел на диван, с хозяйской гордостью поглядывая на спящую рядом женщину. Она спала свернувшись калачиком, подложив руки под щеку — ни дать ни взять маленькая девчушка. Логан улыбнулся, затем на цыпочках прошел в гостиную, нашел в шкафу шерстяное одеяло и аккуратно накрыл им Элиду.

— Сладких тебе снов, принцесса! — прошептал он, двумя пальцами коснулся своих губ, а затем приложил пальцы к ее щеке.

Снова вспомнив о вечере на стоянке индейцев, он допил вино и на цыпочках пробрался на кухню — посмотреть, что из еды есть в холодильнике.

Луч утреннего света пробился в спальню через проем в тяжелых розовых гардинах. Упав на лицо Логана, он заиграл на длинных черных ресницах и загорелой рыжеватой коже.

Облокотившись на руку, Элида любовалась этим красивым, бесконечно родным лицом, стараясь запомнить навсегда.

«Неужели я больше не увижу его? — подумала она. — Я его люблю — это так. Но я люблю и свой народ, и во имя благополучия соплеменников гордость заставляет меня пожертвовать своим собственным счастьем».

«А значит, и счастьем Логана», — с неожиданной болью подумала она. К горлу подступили слезы, и она скатилась с кровати, схватила халат и побежала в ванную — единственное место, где, стоя под душем, можно было рыдать, сколько тебе заблагорассудится.

И она рыдала, потому что ей было так чудесно с ним, потому что она его ранит в самое сердце, не позволив разделить свою ношу, потому что она должна будет поступить с ним жестоко и — как ни крути — нечестно. Честно было бы уйти открыто, тихо и незаметно перестать быть частью его жизни — но на это у нее не оставалось ни времени, ни сил.

Перестав, наконец, всхлипывать, она выключила воду, обмоталась полотенцем и прошлепала на кухню — варить кофе. Когда же она вернулась в спальню переодеться и высушить волосы, Логан еще спал.

Нуждаясь в том, чтобы еще хоть какое-то время побыть наедине с самой собой, Элида достала фен и на цыпочках выбралась на кухню.

Она допивала вторую чашечку кофе, когда на пороге возник Логан.

— Чем ты занимаешься в такую рань? — невнятно пробормотал он и сонно оглядел кухню.

— Ничем особо. — Элида невольно улыбнулась. — Я проснулась от солнца.

— Что? — Губы Логана расплылись в ухмылке, и только тут Элида поняла, что говорит с ним на наречии макахов.

— Солнце, — повторила она, на этот раз по-английски. — Оно светило мне прямо в лицо, и я проснулась.

— Ага, понятно, — сказал он и прошел к буфету, чтобы достать чистую чашку. — Индейские штучки. Только объясни мне, неразумному, откуда у тебя, выросшей среди первобытных индейцев, такая искушенность в делах современной цивилизации — в работе, в бизнесе, в умении увиливать от закона и власти?

— Я училась в обычной школе, Логан, совсем как и ты. Вся разница в том, что я вернулась к своим соплеменникам и с тех пор мечусь между этими двумя мирами, ни одному из них толком не принадлежа.

Она сосредоточенно посмотрела на чашку, провела пальцем по ее краю.

— Видишь ли, подростком я взбунтовалась против всего, чему меня учили, во что заставляли верить. Я совершенно не гордилась своим индейским происхождением, по каждому поводу воевала с отцом и даже отказывалась говорить на языке моего народа. Мне хотелось иметь все то, что было у других, но не у нас: собственный дом, образование, одежду, сделанную не из одних только оленьих шкур, автомобиль…

Она помолчала, глядя в окно.

— По счастью, мой отец был очень мудрым и практичным человеком. И он души во мне не чаял, а потому дал мне свободу. С его благословения я поселилась у одной пожилой четы. Дети у этих людей давно выросли и жили вдали от дома. И я пошла в школу, а во второй половине дня, в выходные и в каникулы работала, чтобы оплатить свое содержание.

— Они к тебе хорошо относились?

— Да, очень хорошо. Давали мне время, чтобы я успела сделать домашние задания, помогали, если что-то не получалось, утешали и ободряли в случае неудач и учили никогда и ни при каких обстоятельствах не сдаваться. А потом…

— А потом?

— Они погибли в авиакатастрофе. Мне казалось, что с их гибелью рухнули все мои надежды на новую жизнь. Но оказалось, они завещали мне некоторую сумму, благодаря которой я смогла кончить школу и — более того — оплатить учебу в университете. Но когда я собралась поступать, отец находился при смерти и позвал меня к себе. — Элида усмехнулась. — Слава Богу, к тому времени я была достаточно взрослая, чтобы брать на себя ответственность.

— И сколько тебе тогда было?

— Шестнадцать.

— И в этом нежном возрасте ты взвалила на свои плечи заботу о судьбе своего племени? — спросил он недоверчиво.