— Не говори так, Нин! Это неправда!
— А что правда тогда?! — взвизгивает она. — Ты вон, уже вещи вовсю собираешь! А мне ни полслова не сказала!
— Да не еду я ни в какую Москву! — восклицаю в сердцах. — Не еду!
Повисает паузу. Нина изумленно хлопает ресницами, а затем еле слышно вопрошает:
— Как это?..
— А вот так это, — устало оседаю на пол. — Мы с Мотом сбежать решили, ясно? Потому что я без него не могу. И он без меня тоже. В общем, через несколько дней нас здесь не будет. Так что никакой Москвы, Нин.
— Вот это да… — она так поражена услышанным, что, кажется, даже забыла про обиду. — Выходит, вы уже все решили, да?
— Да, — подтверждаю. — Я говорила Нонне Игоревне, что не хочу уезжать, но ей нет дела до моих желаний. Поэтому у нас с Матвеем, по сути, нет выбора.
— Но где же вы будете жить? — с любопытством шепчет Ниночка.
— Мот сказал, что устроится на работу и мы будем снимать квартиру.
— Ого…
— Только ты никому не говори, ладно? — предупреждаю я. — Это большая тайна. И от нее зависит наше с Матвеем будущее.
— Конечно-конечно, — подруга часто кивает. — Можешь не переживать. Я могила.
— Спасибо, — облегченно улыбаюсь. — Поможешь собрать мне вещи? А то я понятия не имею, что с собой взять.
— Ну еще бы! — она воодушевленно подсаживается поближе. — Сейчас мы с тобой в четыре руки лихо все сделаем!
— Спасибо, Нин.
— Да не за что, Ань, — вздергивает уголки губ и шутливо толкает меня в бок. — Мы же подруги.
Глава 26. Матвей
— Ты моя любовь, Анька. Я тебя с первого взгляда и до последнего вздоха, слышишь? — полушепотом выдыхаю Ане в лицо.
— А ты моя, — она смотрит на меня снизу вверх и дрожит.
Такая маленькая. Такая нежная. Родная, единственная, до бесконечности любимая. Девочка-ангел. Девочка-мечта.
И когда я успел так намертво в нее втрескаться? С тех пор, как Аня пришла в наш детдом, минуло всего лишь три месяца. Казалось бы, ничтожный срок, не так ли? Но я теперь совершенно другой. Изменился до неузнаваемости. Точнее, это Аня меня изменила.
Я отрекся от всего, что было важно прежде, и выстроил стену новых приоритетов. Отныне на первом месте наши отношения, потому что Анька — на сто процентов мой человек. Мне с ней хорошо, понимаете? Не только веселиться, разговаривать, целоваться… Но и просто молчать.
Просто слушать ее дыхание и наблюдать за тем, как мерно вздымается ее грудная клетка. Ловить солнечные блики на кончиках длинных ресниц. Водить пальцами по румяной бархатной коже и погибать от острейшего тактильного удовольствия.
Аня необыкновенная. Честное слово, когда я смотрю в ее огромные серые глаза с влажным мерцающим блеском, мне порой кажется, что она не из этого мира, не с этой планеты…
Разве может взгляд обычного человека так будоражить? Выворачивать душу наизнанку? Скручивать внутренности морским узлом?
Не думаю.
Это настоящая магия. Какое-то необъяснимое потустороннее волшебство, но при этом оно абсолютно реально. И я уверен, что смогу пронести это особенное чувство через всю свою жизнь. Я буду любить Аню, когда мне будет тридцать лет. Пятьдесят, семьдесят, неважно…
Я буду любить ее всегда.
И всегда буду за нее бороться.
Собственно, именно поэтому мы и замыслили побег. Оставаться в детдоме больше нельзя, а значит, пора делать ноги.
Последние две недели я разгружал товарняки практически каждую ночь, и мне удалось скопить немного денег. На перовое время должно хватить, а дальше — будем ориентироваться по ситуации. Сейчас главное — затеряться, замести следы. Ну а после того, как пыль уляжется, можно уже потихоньку выстраивать новую жизнь.
— Когда побежим, не оглядывайся назад, — говорю я, глядя в окно. — Они нас не разлучат. Они нас не поймают.
— А если поймают? — лепечет Аня
— Тогда будем драться, — решительно отвечаю я. — До последнего. До крови. Поняла?
Малышка судорожно кивает. Я знаю, что ей до чертиков страшно, но, несмотря на это, она держится молодцом. Не паникует, не суетится, не дает заднюю. Преданно смотрит мне в глаза и ждет дальнейших указаний.
Анька супер. С ней даже в разведку можно. Не предаст и не спасует. С виду вроде вся такая робкая, ранимая, но внутри стальной стержень вшит. Если бы не он, она бы не справилась. Ни со смертью родителей, ни с невзгодами детдомовской жизни, ни с прессингом директрисы по поводу удочерения. Переломилась бы пополам, как тростинка, и понеслась бы по суровому течению жизни, не сопротивляясь и не рыпаясь.
А вот благодаря этому самому стержню Аня такая, какая есть. Самодостаточная, смелая, не прогибающаяся под обстоятельства. Она настоящий боец, просто пока сама об этом не знает. И моя задача — ее поддержать. Настроить на нужный лад и дать уверенность в том, что у нас все непременно получится.
— Мы подготовились. Мы все продумали. Осечки исключены, — пристально смотрю ей в глаза.
— Да, — негромко всхлипывает. — Все будет хорошо.
Затем обвивает руками мой торс и жмется к груди, будто котенок. Ласково так, трепетно… А я обнимаю ее в ответ, и у самого за ребрами сироп растекается.
Так бы и сжал ее до хруста в косточках! Так бы и съел!
— Поцелуй меня, — шепчет Аня, привстав на носочки. — Поцелуй меня, Мот. Пожалуйста.
Наклоняюсь и приникаю губами к ее мягкому сахарному рту. Целую дерзко, напористо, упоенно, вкладывая в движения языка все свои эмоции: страх, боль, безудержное влечение, желание быть любимым и любить в ответ.
Аня отзывается на мои ласки по обыкновению живо и с энтузиазмом. Скольжу пальцами по ее талии, комкаю ткань ее футболки, как бы невзначай задевая плоский животик и пупок, собираю мурашки с ее поясницы… Я знаю границы дозволенного и никогда не перехожу их, хотя, если честно, безумно хочется. Но Аня еще слишком юная, слишком впечатлительная и невинная для чего-то большего, чем просто поцелуи.
Поэтому я не забегаю вперед. Придет время, и мы все сделаем, как надо. Ну а пока — следует немного подождать.
— Пора, — с трудом тушу пожар страсти, который с каждой секундой разгорается все сильнее и сильнее. — Сторож погасил свет.
Расступаемся. Вешаем на плечи рюкзаки и, взявшись за руки, отправляемся в путь. Идем медленно и тихо, изредка обмениваясь подбадривающими взглядами.
На самом деле я не сомневаюсь, что наш побег удастся. Детдом — это вам не колония строго режима. Здесь нет ни колючей проволоки, ни камер наблюдения, ни вооруженной до зубов охраны. Старый сторож дядя Васи да скрипучая калитка — вот и все наши преграды.
Другое дело, что сейчас, на фоне планируемого удочерения, за Аней, скорее всего, пристально следят. Но это опять же не проблема. Ведь никто не знает о наших планах на побег, верно? А значит, и предотвратить его не получится. Так что свобода, можно сказать, у нас уже в кармане.
Осторожно отворяю дверь, ведущую на улицу, и опасливо оглядываюсь по сторонам. Вокруг — ни души. Только ночной ветер мечется в листве и жалобно подвывает.
— Пошли, — говорю я, утягивая Аню за собой. — Все тихо.
Приближаемся к ограде. Теперь нужно быстро и максимально бесшумно через нее перемахнуть, а дальше — дело за малым.
— Я первый, — бросаю через плечо. — Залезу и помогу тебе подтянуться. Но будь осторожна — пики острые. Ими можно пораниться.
— Хорошо.
Взбираюсь по ржавым выступам за считанные секунды, а затем наклоняюсь вниз и протягиваю руку Ане, чтобы с моей помощью она тоже вскарабкалась наверх. Ухватившись за мою ладонь, малышка предпринимает несколько неудачных попыток подняться, а потом вздыхает и по-детски кривит губы. Расстроилась, бедненькая. Неужто думает, что я ее там оставлю?
Изловчившись, напрягаюсь всем телом и силой затаскиваю Аню на вершину. Ей остается лишь поддаться инерции и изредка перебирать ногами.
— Вот поганцы! Куда намылились?! — злобный голос сторожа прорезает тишину.
Вздрогнув, вскидываю взгляд, и сердце с гулким грохотом ухает в пятки. Он совсем близко. Словно следом за нами шел.
