Какие-нибудь квасные патриоты обвинят меня в предательстве соотечественника, но сам-то я полагаю, что у порядочных людей одна родина, у хамов — другая. Жлобство интернационально и обязательно должно быть наказуемо, иначе жизнь становится просто невыносимой.
Я быстро вернулся в пансион, попросил портье разбудить меня завтра к шести утра, после чего поднялся в свой номер. Я еще хотел зайти к гиду и предупредить ее о случившемся, но потом решил, что уже поздно, и отложил это на завтра. Настроение было паршивым, но даже пить уже не хотелось — настолько тревожил меня предстоящий, предпоследний день. Уже снимая свои белые штаны, я вдруг обратил внимание, что рядом с ширинкой видны отчетливые следы помады, оставленные еще венецианской куртизанкой. А, так вот почему в дискотеке на меня поглядывали с такой ехидной усмешкой.
Анатолий так и не вернулся, но я долго не мог заснуть, потому что был слишком возбужден. Это была самая скверная ночь, проведенная мной в Италии. Лишь где-то под утро мне удалось слегка задремать, но не прошло и двух часов, как раздался аккуратный стук в дверь.
Разбуженный портье, я наскоро умылся, закурил и спустился вниз. Утренний Рим был прекрасен, и ради того, чтобы убедиться в этом, стоило подняться в такую рань. Но мне было не до свежей прелести древнего города — взволнованно расхаживая по тротуару, я ждал мусорную машину. Первой, правда, подъехал небольшой пикап, который привез газеты, и лишь затем показался красный мусоровоз.
Я замер у заветной урны, словно часовой у мавзолея, но как только из машины вышел рабочий, бросился к нему и принялся взволнованно жестикулировать.
— Синьор, я потерял очень важную вещь… прошу вас.
Он понял, кивнул головой, подошел к урне, быстро и ловко снял боковую сторону и, достав большой черный пластиковый мешок, протянул его мне. Засучив рукава рубашки, я принялся торопливо рыться в мусоре, словно московский бомж в поисках пустых бутылок. Казалось, что весь Рим курит только «Мальборо», столько там было этих пачек. Я хватал их, быстро осматривал и раздраженно бросал обратно. Ну, черт, ну должна же она быть здесь! Помнится, что прежде чем выбросить, я еще смял ее…
Заинтересованный портье тоже вышел на улицу, встал рядом с мусорщиком, и теперь они оживленно обсуждали мои поиски. Судя по их разговору, спор шел о том, что именно я потерял — бумажник с деньгами или золотое кольцо. Неизвестно, как долго бы я рылся в проклятой урне, но тут мусорщик коснулся моего плеча и покачал за часы:
— Синьор, я должен ехать.
— Минуту, — пролепетал я, чувствуя закипающие слезы. Неужели все кончено?
— Извините, синьор, время.
Наверное, не на каждых похоронах и не каждый родственник следил за погребением гроба дорого покойника с таким выражением лица, с каким я смотрел на рабочего, взявшего мешок в руки и опрокинувшего его в чрево мусоровоза.
— Не расстраивайтесь, синьор, — сказал он мне, водворяя урну на прежнее место и привинчивая крышку. — Жизнь продолжается, и, несмотря ни на что, она прекрасна.
Оказывается, не только гробовщики, но и мусорщики любят пофилософствовать. Мы еще пожали друг другу грязные руки, после чего мусоровоз, словно катафалк моих надежд, медленно тронулся в путь. Проводив его взглядом, я пожал плечами и взглянул на портье, который тоже сказал мне что-то ободряющее. Он первым вошел в вестибюль, а я задержался снаружи, не зная, что делать дальше. «Эх, пропади оно все пропадом! Целый день еще мучиться. Сесть прямо сейчас на самолет — и домой!» Сам не зная зачем, я подошел к газетному киоску, поздоровался с пожилым киоскером и стал вяло рассматривать обложки журналов. И тут вдруг меня кольнуло — карта!
— Извините, синьор, — торопливее, чем самый торопливый итальянец, проговорил я, — у вас есть карта Рима?
— Да, конечно… пожалуйста, синьор.
И этот пожилой ангел протянул мне карту. Одной рукой я еще шарил в кармане джинсов в поисках денег, когда мой взгляд уже наткнулся на желанную площадь. Ну, конечно же — пьяцца Мариано Армеллини! Как я мог забыть это чудное, ласкающее слух имя — Мариано Армеллини! Славный был человек!
Расплатившись с киоскером и прижав карту к груди, я вдруг почувствовал легкое головокружение. О Боже, а ведь жизнь действительно прекрасна. Джулия, милая моя Джулия, мы с тобой обязательно встретимся! У меня замечательная зрительная память, так что стоит мне оказаться на этой площади, как я сразу вспомню все остальное.
Только немного успокоившись и взглянув на часы, я понял, что торопиться некуда. Сейчас полседьмого утра — зачем же будить мою славную итальянскую девчонку? Кроме того, мне надо принять душ, позавтракать и привести себя в порядок.
Мурлыкая себе под нос «О, sole mio!», я вернулся в свой номер и только там вспомнил об Анатолии. Да, чуть позже надо будет сходить, предупредить экскурсовода, но прежде всего — в душ.
Впрочем, мне не пришлось заботиться о своем вчерашнем знакомом, потому что не прошло и часа, как явился он сам, — усталый, злой и неопохмелившийся. К тому времени, побрившись его бритвой, надев свежую рубашку и выпив кофе, я уже был в форме.
— Здорово, — хмуро буркнул он, открывая дверь. — Ты куда вчера исчез?
В его голосе не было никакой угрозы, но тем не менее я несколько смутился и выдал самое убедительное алиби.
— Ты думаешь, я знаю? Последнее, что я еще помню, — как мы сидели за стойкой бара в какой-то дискотеке и пили виски с содовой. Дальше я отключился и проснулся только утром в нашем номере. Сам-то откуда?
— Из полиции… — И мне пришлось выслушать рассказ о том, что я и без того знал. — Оштрафовали на пол-лимона и отпустили, — закончил Анатолий. — Ну и хрен с ними, зато одного из вчерашних вышибал я неплохо отметелил. Жаль, что ты этого не видел.
— Действительно, жаль, — из вежливости согласился я.
— Ну что, надо бы опохмелиться? Где тут у них пиво продают, еще не узнал?
— Узнал… везде.
— Ну так сходи, а я пока побреюсь. Денег тебе дать?
— Это смотря сколько ты хочешь…
— Возьми дюжину банок, а там разберемся, — и он достал из кармана бумажку в сто тысяч лир.
Время у меня еще было, поэтому я и сходил за пивом, и выпил с ним одну банку за компанию. Впрочем, Анатолий был ужасно нудным собеседником — он мог говорить лишь о том, что занимало его в данный момент, но зато по три, а то и четыре раза. Вконец утомившись рассказом, как здорово он «отметелил вчерашнего бугая», я встал и заявил, что мне пора ехать.
— Ну и езжай, — неожиданно охотно согласился он. — А я пока вздремну. — И тут же завалился на постель, даже не сняв кроссовок.
