– Вам нелегко приходилось в детстве, – прибавил он.
– Да, бывало… – как-то неопределенно пожала плечами Блисс. – Мама много болела, так что большую часть времени я проводила с моей бабушкой Зельдой. – Женщина перевела дух и решительно тряхнула головой. – Нет, все не так. Мама была не просто больна. Она страдала алкоголизмом.
– Простите, – искренне отозвался Шейн.
Он принялся размышлять, не послужил ли этот болезненно пережитый детский опыт причиной последующих дурных наклонностей. Потом вспомнил собственное не столь уж приглаженное детство. Они с братьями выросли в далеко не самой благополучной семье и, однако же, не сделались членами преступных международных синдикатов.
– Да вы не думайте, это только звучит так ужасно. Мама была не какая-нибудь там скандальная пьянчужка. Она была такая тоненькая, слабая, почти бесплотная. Порой казалось, что по дому ходит не человек, а призрак.
– Вы сказали – была.
– Да, она умерла, когда мне исполнилось четырнадцать лет.
– Простите, – еще раз произнес он. – Мне очень жаль.
– Мне тоже. – И снова Блисс подумалось, какое счастье, что у нее есть любимая бабушка, Зельда. И дедушка Дюпре, который, возможно, и не умел вести дела, зато создал в доме, где она выросла, обстановку, полную тепла и беззаветной любви.
– Странно, что вы не продали те серьги.
– Зачем? – удивилась Блисс.
– Во-первых, за них можно было бы выручить немалые деньги. К тому же они, наверно, являются для вас источником тяжелых воспоминаний.
– Ах, нет, совсем напротив! Всякий раз, как я надеваю их, я думаю о тех временах до моего рождения – ведь были же такие времена, пусть и недолго, – когда моя мама была счастлива. И это помогает мне почувствовать себя ближе к ней.
И опять в который раз Шейн был вынужден отметить, что Блисс кажется ему человеком абсолютно бесхитростным. В который раз пришли на ум заверения брата, что эта женщина не способна на те преступления, в которых ее обвиняют. Потом он бросил взгляд на ее стройные загорелые ноги и подумал: неважно, воровка она или нет, но если в ближайшее время он ею не овладеет, то сгорит или потеряет рассудок.
– Пожалуй, я бы хотел познакомиться с вашей бабушкой.
В ответ собеседница рассмеялась.
– Да у вас просто нет другого выбора. Зельда объявила мне сегодня, что, если я не приглашу вас на воскресный обед, ей придется притащить вас силой.
– Звучит многообещающе! – воскликнул Шейн с нарочито самодовольной и порочной ухмылкой, чем поверг спутницу в некоторое замешательство. Та искоса бросила на него удивленный взгляд. – Я обещал не ухаживать за вами, Блисс, но вовсе не перестал вас желать. Постараюсь залучить кого-нибудь на свою сторону.
– Привыкли ходить легкими путями, – сдержанно пробормотала она и, отвернувшись, уставилась на знакомый до боли пейзаж.
– Возможно, вы правы. И все же есть одна вещь, о которой вы не должны забывать, – жестко сказал он.
– Какая же? – вскинулась она.
– Я – не Алан Форчен.
– Да, знаю. – И, будто нуждаясь в ощутимом подтверждении этой истины, она непроизвольно положила руку ему на колено.
Сквозь грубую джинсовую ткань Шейн почувствовал горячее прикосновение каждого ее пальца, пронзившее до самого нутра. Он решил, что жест этот, как и многое в Блисс, был бессознательным, чисто импульсивным. Безыскусным, как она сама.
– Я знаю, Шейн, что бы ни произошло между нами, вы никогда не станете лгать мне, как Алан.
Он тут же поспешил сказать себе, что не имеет ничего общего с тем омерзительным слизняком. Что состоит на службе и всего-навсего выполняет долг, ибо дорогая ему женщина каким-то образом ухитрилась быть замешанной в темные дела воров и контрабандистов.
Но когда утреннее солнце, поднявшись высоко в небе, озарило жемчужным блеском темную поверхность воды по обеим сторонам дороги, Шейн опять почувствовал приступы смутной, тоскливой вины, похожие на ноющие приступы боли.
Антикварный аукцион должен был состояться в старинной сельской усадьбе. Большой дом, выстроенный в аристократическом колониальном стиле еще до Гражданской войны, судя по нынешнему виду, знал куда лучшие времена. Но и сейчас его осеняла мощная крона охранявшего двор тысячелетнего дуба. Это здание напомнило Шейну его детские проделки на пару с Рорком. Мальчишки пугали друг друга бытовавшими тогда поверьями о призраках, что по ночам, стеная, бродят среди таких руин. Легенда гласила, что привидения облачены в цвета противоборствующих сторон: серый – южан-конфедератов и голубой, отличавший северян-янки. Буквально все в этих местах дышало родной и не столь уж давней историей.
– Ну разве не чудо? – радостно вопрошала Блисс, любуясь обступившей их стариной, покуда они осторожно взбирались по уложенным на кирпичи шатким дощатым мосткам к центральной открытой веранде над заболоченной заводью.
Шейн взглянул вниз, на ветхий, осыпающийся цоколь здания.
– По-моему, эта конструкция вот-вот обрушится в воду.
– Просто дому требуется немного внимания и ухода. А главное – любви.
– Ему требуются срочные спасательные работы. Взгляните, постройка вся изъедена термитами.
– Немного специального состава – и можно успешно справиться с этой проблемой. – Оглядев заброшенные поля, окружающие усадьбу, Блисс добавила: – Интересно, сколько земли идет вместе с этим лотом?
– Надеюсь, вы не собираетесь покупать еще и землю. – О'Мэлли был прекрасно известен ее банковский счет – до последнего доллара. Для поддержания рассыпающегося на корню имения мошеннице пришлось бы умыкнуть еще вагон бриллиантовых серег.
– Ох, конечно же, нет, – вздохнула она, любовно проводя рукой по рифленой колонне фасада. – Просто это моя заветная мечта, этакая волшебная фантазия. Из тех, что живут в сердце каждого.
Она гладила каменные стены так нежно, словно то были живые существа. В этом жесте было столько неосознанной чувственности, что Шейну вновь сделалось не по себе. Я добьюсь ее. И очень скоро, мысленно поклялся он.
– Послушайте, Блисс, помогите моему отчаявшемуся разуму решить задачу: у вас всегда была эта привычка смотреть на мир сквозь розовые стеклышки?
– Боюсь, что да. – В этот момент красавица сняла темные очки, и Шейн увидел, что сама искренность светится в ее по-детски бесхитростных глазах. – Неужели это такой уж недостаток?
– Всего лишь хороший способ попасть в беду.
– Знаю. – Она подумала об Алане. – Но уж лучше я буду жить в ожидании хорошего и порой испытывать разочарования, чем стану вечно готовиться к худшему.
Готовиться к худшему, причем постоянно и методично, подумал вдруг Шейн, стало целью и содержанием его собственной жизни в последние десять лет. Слов нет, он добился желаемого, с головой окунулся в авантюрную жизнь, получил отличную порцию приключений, к которым так стремился, покидая Луизиану… Но какой ценой – вот в чем вопрос!
