Вот же черт.
– Что случилось? – Яснорада понимает, что что-то не так, кладет инструмент на постель, а сама садится рядом со мной: – Сессии не будет?
– Твою мать, – шиплю я тихо, чувствуя, как сходит на нет все возбуждение, и вместо него в голове начинает пульсировать наконец сформировавшаяся больная мысль: а что, если я подпущу Яснораду слишком близко, и ей тоже будет больно, и она тоже попытается самоубиться?!
А ведь я думал об отношениях... об отношениях, черт возьми! Да кто я такой, чтобы идти в отношения? Больной извращенец! Зачем я такой нужен любой нормальной девушке?! Зачем я такой нужен Яснораде?!
Ебаная Ника!
Кажется, больше всего психолог нужен здесь мне самому...
Спустя три минуты, когда все камеры оказываются выключены, Яснорада – одета, а мой член опускается, придавленный тяжелым эмоциональным грузом, девушка спрашивает:
– Ты ведь понимаешь, что это не твоя вина?
– Да, – отвечаю я твердо. – И я привык к ответственности. Мастера всегда отвечают за своих нижних. Но то, что случилось, явно влияет на меня сильнее, чем я бы того хотел. Что, если...
– Что? – спрашивает Яснорада.
– Неважно, – я качаю головой.
– Важно, – настаивает моя собеседница, а я раздражаюсь все сильнее и сильнее:
– Нет. Тебе лучше уйти.
– Что? – удивляется девушка.
– Уходи, – повторяю я уже тверже.
ЯСНОРАДА
– Ты это сейчас серьезно, блин? – переспрашиваю я, не веря своим ушам. Он действительно хочет, чтобы я ушла?!
– Вполне, – огрызается Кир мрачно. Я понимаю, конечно, что он сейчас эмоционально нестабилен, раздавлен, чувствует вину, но... черт возьми! Я-то тут причем?! Почему он срывается на мне?! Я же пытаюсь помочь ему по мере своих возможностей, поддержать, побыть рядом, когда ему сложно!
Глубокий вдох.
Выдох.
Не психуй, Яснорада. Если вы оба будете вести себя как мудаки – все станет еще хуже, чем уже есть.
Я решаю, что можно сделать еще одну попытку наладить между нами контакт. Кладу ладонь ему на плечо и говорю тихо и ласково:
– Я останусь, Кир, – специально называю его по имени. – Если не хочешь снимать видео – можем поговорить. Если не хочешь говорить – можем просто посидеть молча. Будет неправильно, если ты останешься сейчас один. Ты помогал мне, когда на меня набрасывались Майкл и Игорь. Я тоже не могу оставить тебя один на один с твоей проблемой. Может, тебе кажется, что ты справляешься, но я вижу, что это не так.
Я почти уверена, что эти слова подействуют на его положительно, помогут хоть немного успокоиться и расслабиться, но в итоге вижу обратную реакцию: он начинает злиться еще сильнее. Сбрасывает с плеча мою руку, поворачивается так, чтобы видеть меня лицом к лицу, и говорит сухо:
– Знаешь, в чем вы с Никой совершенно одинаковы?
– И в чем же? – спрашиваю я тихо и напряженно. Честно говоря, я никак не ожидала, что он будет сравнивать меня со своей суицидальной истеричкой нижней. Это откровенно неприятно.
– Вы обе надумали себе гораздо больше, чем есть на самом деле.
– Что ты имеешь в виду? – переспрашиваю я и хмурюсь, действительно не сразу улавливая смысл его слов.
– Она решила, что я ей чем-то обязан. Что она – единственная и неповторимая. Что она имеет право меня присваивать, ревновать, манипулировать. Что между нами что-то большее, чем просто сессии в секс-клубе. А ты – сама не догадываешься? Ты почему-то решила, что мне нужны твое утешение, твоя помощь. Мне тридцать лет, Каштанка, и все эти годы я охуенно справлялся без тебя. С чего ты взяла, что мне нужна твоя поддержка? Я что, похож на маленького мальчика?!
Мне так и хочется ответить – вообще-то, да, похож! – но я сдерживаюсь, решая быть мудрее. Вместо этого говорю спокойно:
– Каждому нужна поддержка.
– Мне нет, – он опять огрызается, и сбоку я вижу, как желваки на его лице начинают ходить ходуном. Это пугает, но я не отстраняюсь, оставаясь на месте. Обстановка вокруг кажется особенно гнетущей из-за расставленных по периметру видеокамер и лежащего на постели «аиста».
– Значит, мне правда лучше уйти, – я наконец киваю. Наверное, лучше оставить его сейчас одного, и возобновить этот разговор позднее.
– Да.
– Насовсем? – я зачем-то уточняю.
– Как хочешь, – его голос звучит притворно-равнодушно. Я уверена, что он так не думает, но почему-то решает меня оттолкнуть.
– А как же рекламные ролики? – спрашиваю я. Неужели тоже начинаю ревновать? Вот блин. – Снимешь в них Нику, когда она поправится? – даже не знаю, чего больше в этом вопросе: иронии или обиды. Кир смотрит на меня с откровенной ненавистью:
– Тебе смешно?!
– Нет, просто...
– Ты решила поиздеваться надо мной?!
– Кир, я...
– У вас хобби такое, что ли?! Прикидываться покорными девочками, а потом творить всякую дичь?! Это вы хуевые нижние или я хуевый мастер?!
– Я не твоя нижняя, – говорю я твердо, глядя ему прямо в глаза.
– А кто же ты? – усмехается мужчина. Я молчу, не зная, что сказать. Он фыркает: – Правильно. Потому что ты никто. Между нами ничего нет. Вообще ничего, блять! Так какого хрена?!
Терпеть подобное оскорбление я уже не готова: вскакиваю с места и собираюсь было выскочить из игровой в коридор, как вдруг Кир ловит меня за запястье.
– Отпусти! – рыкаю я и дергаюсь, но он держит крепко.
– Куда собралась?! – Кир очень зол, и теперь мне наконец становится по-настоящему страшно. Вот дура. Сама виновата. Влипла. Лучше бы молчала. Лучше бы сразу ушла. – Ты ведь хотела снимать ролик?!
– Ты сказал, чтобы я ушла!
– Я сказал это несколько раз – ты что-то не прислушалась.
– Теперь прислушалась!
– Поздно.
– Что ты...
– Иди сюда, – он хватается за мое платье и один движением рвет его напополам к чертям собачьим, а потом пихает меня на постель. Я падаю, матрас скрипит подо мной, а мужчина нависает сверху и прижимает к кровати мои запястья: – Я не твой друг, ясно? И не твой парень!
– Я поняла! – всхлипываю я, отворачиваясь от него, насколько это возможно, понимая, что реально напугана, а глаза неожиданно наполняются слезами. – Только отпусти меня,
