Она боялась, что Итан снова появится в магазине в субботу утром, и ей стало легче, когда в двенадцать закрыли двери, а он так и не пришел. В промежутках между обслуживанием посетителей Элиза развлекала ее рассказом о вчерашнем спектакле и, казалось, не замечала, что подруга находится в состоянии нервного напряжения.
После полудня, по возвращении домой, Эбигейл обычно занималась уборкой. Она заполнила уже стиральную машину и пылесосила ковер, когда зазвонил телефон; она подняла трубку, выключив пылесос ногой.
— Эбигейл? — звучно произнес Итан, когда шум мотора умолк.
У нее возникло искушение бросить трубку, но она подавила этот ребяческий импульс и сказала:
— Да.
— У тебя все в порядке?
Вздрогнув от этого вопроса, она ответила:
— А почему бы и нет?
— Я думал… ты была такой расстроенной вчера вечером.
— Если это и так, неужели ты думал, что твой звонок может поправить дело?
— Пожалуй, нет. — Его голос прозвучал как-то сдавленно. — Но мне нужно было знать.
— Ваша озабоченность принята во внимание.
К ее удивлению, он рассмеялся.
— Ты выражаешься как политик.
Его смех, такой теплый и интимный, сразу вызвал в ее памяти его лицо, и она точно наяву увидела крохотные складки в углах его рта и веселый блеск карих глаз. Ее рука сжала трубку.
— Когда я смогу увидеть тебя снова? — неожиданно спросил Итан и быстро добавил — Не вешай трубку, пожалуйста.
Эбигейл колебалась.
— Мне кажется, ответ был заранее ясен. Я не хочу…
— Я отказываюсь верить, — возразил он с ноткой нетерпения в голосе, — что ты все время играла роль. Никто не смог бы так искренне сыграть, никакая актриса.
— Ты и понятия не имеешь, какая я хорошая актриса. Или, быть может, тебе невыносима мысль, что тебе отплатили той же монетой?
Последовало долгое молчание, как если бы он обдумывал ее слова. Затем он сказал:
— Тебе и в самом деле доставило удовольствие ломать передо мной комедию?
Это не доставило ей никакого удовольствия. Она чувствовала себя разбитой, испуганной и виноватой, и это чувство ни на миг не оставляло ее, хотя она была убеждена, что он заслуживал того, что получил, и даже больше.
— Да, — решительно сказала она.
К ее удивлению, он опять рассмеялся негромким вибрирующим смехом.
— Ненавидишь меня, не так ли?
— Да, — снова сказала она.
— И еще не утолила своей ненависти, все еще кипишь от гнева, который ослепляет тебя? Тебе хотелось бы еще больше покарать меня, не так ли?
— То, что я хотела бы с тобой сделать, будь на то моя воля, — сказала Эбигейл, — идет вразрез с законом.
— Только это тебя и останавливает?
— Мне не очень хочется провести лет десять в тюрьме из-за такого гадкого типа, как ты.
— Предположим, я дам тебе шанс.
Убить его? Все внутри у нее помертвело от этой мысли. Но он, конечно, не мог иметь этого в виду.
— О чем ты говоришь?
— Я предлагаю себя в качестве козла отпущения или мальчика для битья, если тебе так хочется.
Это нелепое предложение поразило ее.
— Что за безвкусная шутка, — холодно процедила она.
— Я чертовски серьезен.
— Тогда ты рехнулся.
— Очень может быть. Я не говорю, что спокойно проглочу все, что ты соблаговолишь со мной сделать, но обещаю, что физического возмездия не будет.
— Что именно ты имеешь в виду? — Она презирала себя за то, что спрашивает, но любопытство и какое-то смешанное чувство волнения и тревоги взяло верх.
— Давай сегодня поужинаем вместе и обсудим это.
— Обсудим что?
— Наши отношения.
— У нас нет никаких отношений!
— Они есть, нравится это тебе или нет. Вспомни то время, когда ты была хилой маленькой девочкой, а я — неоперившимся мечтателем-романтиком.
Хилой! Неужели она казалась ему такой? В тринадцать лет она была худой и долговязой, с длинными развевающимися волосами, и закомплексованной из-за своих чересчур выпиравших передних зубов, которые пыталась скрыть, улыбаясь как можно реже. Итан рисовался ей воплощенной мечтой девочки-подростка. Уверенный в себе, красивый и в высшей степени мужественный, с улыбкой, за которую можно умереть. А что касается романтики…
— Мне не хочется говорить о том времени, — сказала она.
— Что ж, прекрасно, мы и не будем этого делать, — с легкостью согласился он. — Поговорим о Таиланде? Ты слышала о ком-нибудь из нашей туристической группы?
— Келси прислала мне письмо. — Перемена темы вернула ей душевное равновесие. — Келси подумывает о том, чтобы провести следующий отпуск в Австралии.
— Угу. Мне понравилась Келси. Душевная женщина, по-моему.
Женщина, которая считала, что Эбигейл совершает большую ошибку, бросая Итана. А что, если она что-нибудь передала Итану? — с подозрением подумала Эбигейл.
— Ты могла бы рассказать мне о ней во время ужина, — предложил он.
— Я еще не решила, смогу ли принять ее.
— Да, — прервал он ее. — Но я прошу… пожалуйста, Эбигейл.
Эбигейл почувствовала, что ему хочется назвать ее Эбби (это слово точно вертелось у него на кончике языка), но он уважал ее желания, и по какой-то непонятной причине ей стало грустно от этого.
Она колебалась, а он шутливо настаивал на своем:
— Смотри на это как на часть тех репараций, которые я тебе должен за свои прошлые… прегрешения. Ты можешь заказать любые, самые дорогие блюда из меню, я заплачу без единого звука.
Он мог, разумеется, позволить себе это. Дела у его компании, очевидно, шли успешно.
— Это подкуп? — спросила она, вспомнив, как он подкупил Джоан дорогим ужином в Бангкоке. Он мог решить, что она так же податлива.
— Я заеду за тобой в семь, — сказал он. — Мы пойдем в лучший ресторан в городе.
Ей следовало ответить: «Нет, я никуда не пойду», но вместо этого она молчала, прикусив нижнюю губу, пока в трубке не послышались гудки.
Даже когда Эбигейл приняла душ, вымыла волосы и уложила их, а потом надела свое любимое зеленое платье с глубоким вырезом и обулась в туфли на высоких каблуках, она все еще кляла себя на все лады, повторяя мысленно те слова, которыми должна была послать Итана куда подальше. Подкрашивая губы розовой помадой, она увидела, что щеки ее горят и не нуждаются в румянах, а блеск в глазах интенсивнее обыкновенного. Она лишь слегка навела тени на веках и немножко подкрасила тушью ресницы. Руки у нее дрожали; выругавшись про себя, она достала из ящика платок, чтобы стереть темно-синие разводы туши с щеки.
Проклятый Итан! Он был единственным мужчиной из тех, что она знала, которому удавалось доводить ее до подобного состояния.
