Руки Мартина медленно поднялись до ее груди, и он принялся поглаживать оба соска кончиками пальцев, пока Джейн не издала сладостного стона. Мартин завороженно наблюдал, как два темно-розовых ареола увеличились почти вдвое и вся эта волновавшаяся перед его лицом плоть словно требовала одного: нагнуться и впиться в нее губами. Только уверенность в том, что именно этого ждет сейчас Джейн, остановила Мартина.
Он не ее сексуальный раб.
По крайне мере, пока.
Руки его скользнули вниз, по мягкому изгибу ее живота, и еще ниже – туда, где золотистые кудряшки покрывали едва выступавший треугольник меж бедер. Мартин испытал неудержимое искушение упасть на колени и зарыться лицом в ее лоно, его руки начали поглаживать внутреннюю сторону бедер, а когда она чуть раздвинула ноги, облегчив ему доступ к самому интимному, Мартину показалось, что его дыхание остановилось навсегда.
Он не смог удержаться хотя бы от слабого касания того, что было скрыто от глаз, и когда пальцы его притронулись к увлажненным изгибам, не оставлявшим сомнений в желанности дальнейшего проникновения, сердце Мартина готово было выпрыгнуть из груди. Черт, он более не мог терпеть этого самоистязания. Его пальцы – уже почти не ведомые разумом – двинулись дальше, и когда новый спазм сотряс его тело, Мартин понял: еще немного – и он кончит. А именно этого ему менее всего хотелось в данную минуту. Поэтому он немедленно отнял пальцы от самого чувствительного места на теле Джейн и погрузил их, насколько мог, в жаркое женское естество. Ее плоть напряглась, запульсировала вокруг его пальцев, поведав им, как истомилась в ожидании освобождения. Мартин поразился, как откровенно и бесстыдно тело Джейн рассказывало ему о своих распутных желаниях.
Когда он отвел руку, из глаз Джейн вырвались слезы отчаяния, и Мартин почувствовал себя отчасти удовлетворенным: теперь она пребывала в том аду, который окружал его всю неделю. Но он считал, что этого недостаточно. Он жаждал, чтобы она выразила свою страсть, свое желание словами, чтобы призналась в своей истинной сущности – шлюхи, стремившейся получить удовлетворение от первого попавшегося мужика. Ослепительно прекрасной, но растленной соблазнительницы, перед чарами которой не устоит и самый крепкий и выдержанный.
– Скажи мне, что ты хочешь, – выдохнул он, глядя на ее открытые губы. – Громче.
– Тебя, – рыдая, воскликнула Джейн. – Хочу тебя.
– Нет, не меня, – гневно опроверг ее Мартин. – Любого мужчину. Просто мужчину. Мужскую руку. Мужской…
– Нет! – перебила Джейн, ее голос и тело билось мелкой дрожью. – Только тебя, Мартин! Только тебя!
Он застонал от новой пытки. Боже, он почти ей поверил.
– Прямо сейчас, – возбужденно попросила она, охватив его спину трясущимися руками и прижавшись к нему всем телом. – Наверху. Немедленно. Там есть спальня…
Стон вырвался из груди мужчины, его руки подняли ее в воздух, губы впились в ее губы, и Мартин вслепую, по какому-то наитию попадая ногами на ступеньки, взлетел вместе с Джейн на второй этаж и повернул налево. Дверь спальни чуть не слетела с петель, когда он отшвырнул ее, как препятствие на пути.
Оглядевшись в огромной комнате, абсолютно пустой – если не считать гигантскую железную кровать у стены. Мартин вздрогнул. Лучи солнца струились сквозь жалюзи на окне, и он мог рассмотреть в отдалении ровную гладь океана, холодную, голубую и умиротворенную.
Однако не этот безмятежный вид захватил внимание Мартина, а кровать, и именно к ней он проследовал, уложив бесстыдное голое существо на кремовое кружевное покрывало. Он встал рядом, наслаждаясь наготой Джейн, а про себя подумал, что вместо кружев лучше бы подошел атлас.
Затем ее восхитительные зеленые глаза открылись, остановились на Мартине, и он снова почувствовал себя потерянным. Пугающая уязвимость, сквозившая в этом взгляде, словно расколола его надвое: одна половина желала отхлестать Джейн за порочность, другая – погрузиться в тепло ее тела и забыть, забыть все, кроме неудержимого удовольствия, которое наверняка его ждет.
Смятение, отразившееся на лице Мартина, не осталось не замеченным Джейн. Она слегка приподнялась на своем ложе, мягко стянула с Мартина майку и, отложив в сторону, расстегнула молнию на его джинсах. Тогда он сам одним рывком сдернул их, все еще упиваясь ее возбуждающей красотой, но уже ругая себя за глупость сострадания: так обмануться в ее показной невинности! За джинсами быстро последовали носки и туфли – и вот он стоял перед Джейн такой же нагой, как и она. И даже более обнаженный, ибо его тело не скрывало возбуждения, которое он испытывал.
Увидев ее взгляд, откровенно прошедшийся по его телу, Мартин ощутил неловкость, а когда она привстала, чтобы освободить волосы от заколки, и подсознательными движением чувственно разметала их по плечам, Мартина охватило необъяснимое волнение.
Он снова застонал, терзаемый невероятным желание, но все-таки чуть отодвинулся, стремясь продлить миг любования ее чудесным телом, а еще – заставляя Джейн испытать ту мучительную боль, которую прежде вызвала в нем сама. Кроме того, было еще одно, что следовало сделать заблаговременно, некую предосторожность, о которой он чуть не забыл.
Но когда она буквально замычала от неудовлетворенного желания и стиснула руками груди, Мартин забыл обо всем. Его пальцы совершили короткое путешествие все ниже, ниже, скользнули по ногам женщины, раздвинули их, отчего ее колени поднялись, а спина судорожно изогнулась дугой. Боже, неужели она хочет сама доставить себе наслаждение – то самое, которое он собирался ей подарить?
С мучительным стоном Мартин упал на Джейн, раздвинув ее руки и вонзив острие своего титанического желания прямо в ее жаркое, влажное лоно, истомившееся в ожидании. Она приняла Мартина одним судорожным усилием, ее ноги обхватили его спину. Мартин почти закричал, когда вошел еще глубже, а ее плоть цепко захватила его в атласную темницу, из которой, почувствовал он с ужасом, ему уже нет возврата.
Совершено обезумев, он начал частые ритмичные движения, надеясь побыстрее закончить с этим. Ему почему-то казалось, что чем раньше он освободится от бушевавшего в нем гормонального ада, тем скорее вернется к нормальному состоянию.
Джейн старалась помочь ему, и каждый его толчок отдавался в ней новой волной наслаждения. Мартин знал – еще немного, и он кончит, он ощущал это всем своим естеством, как машинист поезда, идущего в туннеле, замечает впереди светлую точку, означающую близкий выход из темного плена. А затем настал момент полного освобождения, и Мартин бессильно упал на подушки, изведав самое прекрасное, горько-сладостное чувство удовлетворения в жизни.
