папарацци, я могу тебя заверить.
— Я не имела в виду кого-то постороннего. Кто-то из обслуги.
Ханна восхищалась его уверенностью в себе, и по тому, что он с такой жадностью целовал ее, она позволила ему убедить себя. По правде говоря, она не смогла бы остановиться, даже если бы захотела. А она этого не хотела.
Трава, на которой она лежала на спине, была мягкой и нежно ласкала ее обнаженную кожу, солнце, пробивающееся через густую крону деревьев, оставляло на ее теле кружевные узоры. Ханна лежала, тяжело дыша, с одной рукой закинутой за голову, от предвкушения наслаждения сокращались мышцы ее живота, когда Камель встал перед ней на колени. Он накрыл ее своим телом, зная, что ее прекрасный образ навсегда останется с ним, он словно запечатлелся на роговой оболочке его глаз — ее щеки покрылись румянцем, вызванным возбуждением, ее полные губы изогнулись в чувственном приглашении — она была настоящим воплощением соблазна, и понадобился мужчина намного сильнее его, чтобы перед ней устоять.
Камель и не собирался сопротивляться своему дикому влечению к ней. Он просто хотел вновь овладеть этой женщиной, которая принадлежала ему. Им управлял примитивный инстинкт, настолько же древний, как и само человечество.
Он чувствовал на себе ее взгляд, когда стягивал юбку с ее стройных бедер. Его движения были несколько неуклюжими, подгоняемыми страстью, которая прожигала его кровь, в спешке освободив ее от последнего слоя одежды, он просто разорвал тонкое кружево ее трусиков. Полностью обнаженное ее тело было гладким и бледным и таким идеальным, что ему с трудом удавалось дышать. Камель стал ласкать ее набухшие соски, затем обхватил ее груди своими теплыми ладонями.
Ханна закрыла глаза, сосредоточившись на том наслаждении, которое он ей дарил, когда начал гладить ее плоский живот, и она могла ощутить некоторую шероховатость его пальцев. Она потянулась к нему руками, желая, чтобы он был ближе. Глаза Камеля горели, а тело содрогалось, когда он накрыл ее своим телом и, продолжая смотреть ей в глаза, раздвинул ее бедра. Ее кожа на ощупь была прохладной, внутри же она была горячей. Он закрыл глаза и глубоко вошел в нее одним толчком, уже не в состоянии контролировать свою страсть.
Камель провел рукой по ее гладкому бедру.
— Держи меня крепче.
И тут же она обвила его талию своими длинными ногами, и они начали двигаться в унисон к пику наслаждения, который был так близко.
Ханна лежала, жадно хватая ртом воздух, когда одна мысль всплыла в ее затуманенном разуме.
За это она готова отдать что угодно.
Готова ли она делиться им?
Все внутри ее говорило о том, что это так неправильно. Ее живот начало крутить от отвращения к самой себе. Но какой еще у нее был выбор? Могли ли они найти какой-то компромисс?
— Я понимаю, что будут другие женщины. — Правда приносила ей боль, но она постарается смириться с этим. — Я не должна была так реагировать. Если ты…
— Не говори ничего. — Его грозный голос заглушил ее неловкие тихие слова. — Мне не нужно твое благословение, чтобы спать с другими женщинами.
Ханна тяжело вздохнула.
— Я знаю, что тебе не нужно моего разрешения, — грустно сказала она.
Камель поднял с ее груди голову, стараясь унять свое раздражение, хотя совсем недавно он был бы рад ее такому взрослому рассудительному подходу к вещам.
— Только ты можешь заявить что-то подобное в такое неподходящее время. Я не думаю весь день о других женщинах. Я думаю о тебе. А прямо сейчас я думаю о том, как бы нам повторить все это, только в кровати. Ты хочешь и дальше разговаривать или пойдем сделаем ребенка?
— Но я думала, что ты хочешь…
— Как ты можешь знать, что я хочу, если сама за меня все решаешь? Пойдем, я покажу тебе, что я хочу.
— Отличный план, — тихо согласилась она.
Прошло два дня с начала их медового месяца, когда ночью раздался телефонный звонок. Камель передвинул Ханну со своего затекшего плеча, на котором она спала, и потянулся за своим телефоном.
— Мне нужно идти.
— Что случилось?
Камель повесил трубку. Его смуглое лицо заметно побледнело.
— Что-то с твоим дядей?
Он закачал головой:
— Нет, дело не в этом, слава богу.
Ханна почувствовала облегчение. Она понимала, насколько сильно Камель любил и уважал своего дядю, к тому же из того малого, что он ей говорил, она сделала вывод, что он не спешил занять трон. Также у нее создалось впечатление, что Камель считал себя недостойным того, чтобы перенять наследие своего покойного двоюродного брата. Когда Камель говорил о нем, с восхищением перечисляя его добродетели, которые делали его идеальным наследником престола, она думала о том, что Камель обладал всеми этими качествами.
— Произошло землетрясение.
Ханна резко вздохнула.
— Удачи тебе и будь осторожен, — тихо сказала она, стараясь держать свои эмоции под контролем. Как же ей хотелось, чтобы он попросил ее пойти вместе с ним.
— Именно в такие моменты мой дядя особенно болезненно переживает потерю Хакима. Его смерть была такой внезапной. С ней трудно смириться. Ведь он был таким…
Ханна больше не могла молчать.
— Я уверена, что твой брат был замечательным человеком, и конечно же ужасно, что он так трагически погиб, но я уверена, что он не был идеальным. Если бы так оно и было, то он бы не посмел увести у тебя женщину, которую ты любил! Ты ничем ему не уступаешь! Твоему дяде повезло, что у него есть ты.
Наступила продолжительная тишина, которую в конце концов нарушил его тихий голос:
— Так значит, до тебя все-таки дошли слухи? Я не должен быть удивлен. Что же, никто не сказал тебе о главном различии между мной и Хакимом — он хотел быть королем. А мне сама идея противна. К тому же у него была любовь и поддержка Амиры, которая многое для него значила. — В последнее время Камель заметил, что вспоминал об Амире без прежней ревности и горечи. Этот груз свалился с его плеч.
Ханна резко вздохнула от внезапной боли, которую принесли ей его слова, затем посмотрела вниз на себя, как будто бы ожидая увидеть нож, пронзивший ее сердце.
— А у тебя есть я.
— Не волнуйся, — сказал он, не так поняв ее реакцию. — Я не жду, что ты будешь держать меня за руку. — Он замолчал, затем прочистил горло. — Амира с детства готовилась к своей роли, она знала, как вести себя в тяжелые времена.
