Анна предположила, что он снова начнет свои матримониальные разговоры, но ей было уже все равно. Когда собственное сердце разбито, меньше волнуешься за чужие. Жестокая правда жизни.
Клайв мялся и выглядел немного испуганным. С чего бы это? Он имел некоторое моральное право на нее обижаться. Если посмотреть с определенной точки зрения — злиться. Но пугаться-то чего?
— Как жизнь? — бросил первый камушек Клайв.
— Прекрасно, — процедила сквозь зубы Анна.
— Хорошо, — согласился Клайв.
— Давай делать вид, что все по-прежнему? А? Что некоторый разговор нам просто приснился. И ты перестанешь меня смущаться, а то я раздражаюсь, — выпалила Анна.
— Да я же ничего, — опустил глаза Клайв.
— Вот и хорошо. Снова друзья.
Интересно, а как Адриан отреагировал бы, если бы она пошла под венец с Клайвом? Можно было бы пригласить его на роль свидетеля…
Он бы умер. От разрыва сердца.
Или со смеху.
Дверь снова хлопнула. Это пришел Джеймс.
Анна враждебно впечатала в стол блюдце. Челюсти сжались сами собой. Пожалуй, у Клайва в самом ближайшем будущем появятся основания ее опасаться. Они ее преследуют, мужчины из этого проклятого богом и всеми чертями семейства? Анна вчера растеряла последние теплые чувства к сильной половине человечества, а мужчины по фамилии Томсон теперь могли в ней разбудить только самые темные инстинкты, причем с сексом никак не связанные. Что там говорил старик Фрейд? Эрос и Танатос, кажется?
Если бы пожаловал Адриан, улыбнулся бы ей по-доброму, сказал бы, что сам не знает, что вчера на него нашло, она, наверное, покачала бы головой, все ему простила и еще посмеялась вместе с ним над дурацкой ситуацией. Но Джеймс…
— Здравствуйте, Анна. — В глазах-угольях притаился вопрос.
— Доброе утро, Джеймс.
Я спокойна. Я очень спокойна. Как река. И до водопада очень-очень далеко…
— Будьте добры, чашку эспрессо, как вчера. У вас чудесная кофеварка.
Анна улыбнулась одними губами и сделала шутливый книксен. Клайв бросил на нее удивленный взгляд. Было видно, что в присутствии Джеймса он чувствует себя неуютно.
Джеймс расположился за стойкой, по соседству с Клайвом, чем вовсе не добавил ему радости жизни. Клайв принялся вертеть чашку на блюдце — Анна замечала за ним этот жест в минуты душевного волнения.
— Как дела? — почти с вызовом спросил Джеймс.
— Спасибо, великолепно, — ответила Анна без улыбки. — А ваши?
— Хорошо, хотя могли бы быть и лучше, — подмигнул Джеймс.
— Не могли бы, — процедила она сквозь зубы.
Анна сняла с песка джезву, в которой варила кофе для Клайва, налила дымящуюся жидкость в чашку. Зря она с ним так. Похоже, единственный порядочный мужчина во всей округе. Наверное, в одном лице мужского пола просто не могут сочетаться прекрасная душа и еще какие-нибудь достоинства, которые принимаешь во внимание, рассматривая чью-либо кандидатуру на роль спутника жизни. Или просто любовника, на худой конец.
— Это проклятие? — уточнил Джеймс.
— Вот еще! — усмехнулась Анна. — Стала бы я тратить свою ведьмовскую силу на вашу персону!
— Я уничтожен, — констатировал он.
— Ура, — без особого энтузиазма отозвалась Анна и вкрадчиво поставила перед ним чашку кофе.
— А сливки? — невинно поинтересовался Джеймс.
— Кончились, — с угрозой проговорила Анна.
— А жаль, — притворно опечалился Джеймс.
— Я вам не мешаю? — Клайв, по-видимому, разозлился — порозовел.
— Нет.
— Да, — в один голос отозвались Анна и Джеймс. Естественно, мешал он Джеймсу, а не Анне.
— Послушайте, мистер Томсон, — начала Анна. Ее терпение трещало, как плотина под напором воды после прошедшего ливня, и в зале сгущалось напряжение. — Если уж на то пошло, то Клайв — мой постоянный клиент и хороший знакомый, а вот вы — эпизодический персонаж, которого я, вероятнее всего, никогда больше не увижу — к своему несказанному счастью. Так что церемониться с вами я не буду. Хватит. А если ваш братец прислал вас разузнать, в каком я настроении, то передайте, что в отвратительном и ему не поздоровится, если он еще раз здесь появится. Вас касается то же самое. Все. Кофе за счет заведения. — В угол полетело скомканное вафельное полотенце. Анна вылетела на кухню, звонко впечатывая каблуки в коричневые плитки пола.
Клайв и Джеймс сидели в гробовой тишине, которая всегда бывает перед или после бури. Оба надеялись, что буря уже миновала, потому что если этот взрыв — еще не буря, то человеческих жертв явно не избежать. Клайв еще больше разрумянился — то ли от волнения, то ли от восхищения смелостью Анны.
— М-да, — многозначительно изрек Джеймс. Его совершенно не грела мысль, что вот сейчас — да, сейчас, впервые в жизни — его грубо, пусть в истерике, но все равно грубо отбрила женщина. Еще хуже он себя ощущал от того, что у его любовного фиаско были свидетели. Единственная возможность хоть как-то спасти ситуацию — продемонстрировать полное к ней, к ситуации, пренебрежение. — У нее что, месячные?
Клайв из нежно-розового сделался багровым.
— Послушайте, любезнейший… — Видимо, он собирался сказать Джеймсу нечто в той же тональности, что и Анна, но то ли силы чувств не хватало, то ли врожденная робость не позволяла. — Я вас очень попрошу выбирать выражения, когда речь идет о моей… невесте, — изрек он со всем достоинством и холодностью, на которые был способен. — Тем более что ее физиологические циклы вас совершенно никак не касаются. — Он поднялся, снял с вешалки шляпу, надел плащ и удалился.
Только на улице он сообразил, что надо было бы остаться — на случай если до того неприятного усатого типа плохо доходит и он позволит себе что-нибудь лишнее в адрес Анны. Но гордо удалиться проще, чем гордо возвратиться, поэтому Клайв решил не портить эффекта от сцены.
Невесты?! — ужаснулся Джеймс. Ужас перешел в гомерический хохот. Продолжать этот фарс дольше не было сил, поэтому так, давясь смехом, он и покинул кофейню. Ну надо же, каков жених… И Эйд еще на что-то рассчитывал?! А сам Джеймс удивлялся, что в ней так много нерастраченной страсти!
Джеймс уходил, унося с собой большую ценность. Ценностью было знание, что неудивительно в наш век. Адриан, судя по всему, тоже потерпел с Анной сокрушительное поражение. Тут они с ним абсолютно на равных.
Наконец-то этот ужасный день подошел к концу. Анна заперла дверь и почувствовала себя немного уютнее. Теперь она ни перед кем не обязана делать хорошую мину. Впрочем, посетителей сегодня было немного — видимо, они почувствовали, что над кофейней «Гватемала» сгущаются тучи, и предпочли обойти ее стороной. Анне было стыдно за свою выходку — прежде всего перед собой. Она никогда не выходила из себя при посетителях, ни-ког-да! Прежде. Этот день все-таки настал, и настал по вине мужчин.
