Саммер схватила дробовик. Ключица у нее болела, но она подняла оружие.
Уэйн, схватив одной рукой Чейза за горло, пытался нанести удар ножом.
Саммер больше не колебалась. Она прижала оба ствола дробовика к щеке рыжеволосого человека.
— Я не шучу, Уэйн, — сказала она дрожащим голосом. — Не думаю, что тебе хочется умереть!
Воцарилась тишина. Наконец Уэйн сказал:
— Нет, мэм! Полагаю, нет.
С этими словами он медленно положил нож.
Все, с кем Саммер пришлось увидеться в этот вечер, от помощника шерифа, пришедшего сюда первым, до медиков «Скорой помощи» и трех соседей, которые взялись навести порядок в конюшне, считали себя обязанными сказать ей, какая она идиотка, что пошла против бандита с ружьем, заряженным солью.
Когда «скорая помощь» увезла Чейза в больницу, шериф и Саммер остались вдвоем в гостиной. Рики уже спал в постели, куда его перенесли после того, как он заснул, свернувшись калачиком возле матери, пока полицейские медленно делали свое дело.
— Может быть, если бы у меня был револьвер, а не дробовик, я бы рискнула и выстрелила!
— Что ж, — сказал шериф Уилсон, — вероятно. И неважно, чем было заряжено ваше ружье. Когда вы прижали оба ствола к голове этого негодяя, вам достаточно было нажать на курок, и вы бы убили его даже солью!
Саммер вспомнила кровь на руке и груди Чейза, спрятанную за спиной руку Уэйна с ножом и содрогнулась.
Шериф добродушно похлопал ее по левой руке, снова подвешенной на перевязи.
— Вы уверены, что я не должен сообщить о происшествии тете Мод? — Уилсон был одним из племянников Мод. — Она будет здесь в мгновение ока и составит вам компанию!
Саммер помотала головой.
— Чуть позже.
Когда она отправится в город проведать Чейза в больнице, то попросит Мод посидеть с Рики. Разумеется, Чейз всячески упирался и не хотел ехать в больницу, но даже крепкому, выносливому ковбою не под силу заштопать собственную руку.
Саммер удалось улыбнуться шерифу.
— Не обижайтесь, но сейчас мне хочется побыть одной!
Однако шериф дождался телефонного звонка, одного из своих подчиненных, сообщившего ему, что полиция взяла Флетчера под стражу.
— Пока мы не получим показаний Уэйна Редринджера, под залог его не выпустят, — удовлетворенно произнес он. — Вам нечего волноваться, что он побеспокоит вас!
Саммер хотелось, чтобы все ушли, но, как только за шерифом закрылась дверь, на нее навалились страх, одиночество и ночная темнота.
Ослабевшая, она сидела на кушетке, закутавшись в плед, и прокручивала в голове события прошедшей ночи.
Она вспоминала. Она не могла заставить себя перестать переживать и знала, что еще не скоро сотрется из ее памяти, в какой опасности были самые дорогие для нее люди. Совершенно обессиленная, она тихо плакала, думая о Рики.
При мысли о Чейзе ее слезы высохли. Он пострадал, но не умер! И не ушел! Пока.
Он был прав, черт возьми! В некотором смысле даже небольшое горе лучше неуверенности риска... а надежда вообще самое рискованное чувство. Это правда, что в своем усилии что-то сохранить в себе она никогда не приглашала его в свою спальню!
Но он не прав, заявляя, что она сама облегчила его отъезд, потому что втайне именно этого и хотела, этого и ожидала от него.
Гордость не позволяла ей сдаться и умолять его остаться.
В конце концов ближе к рассвету она задремала на кушетке, по-прежнему закутанная в платок.
В заднюю дверь кто-то вошел, и она тотчас же проснулась. В то же мгновение ей все стало ясно. В этом не было никакой логики, но она все поняла. И нисколько не удивилась, увидев Чейза.
Он выглядел ужасно. Не одежда — на нем была накрахмаленная рубашка защитного цвета. Но волосы его были все в грязи и крови, а под загаром проглядывала нездоровая бледность.
Губы у нее пересохли от волнения, и ей понадобилась минута, чтобы заговорить.
— Почему ты не в больнице?
— А мне незачем было там оставаться, — ответил он, — раз меня заштопали, накачали антибиотиками и еще какой-то жидкостью, чтобы возместить потерю крови.
— Похоже, ты виделся с помощником шерифа!
Он смущенно пожал плечами.
Почему он не говорит? Почему он не улыбнется, не обнимет ее, не спросит, как Рики или как она, если его это волнует?
— Хочешь выпить кофе или отправишься спать?
Он заколебался.
— Я пришел собраться, — выдавил он наконец. — Я уезжаю.
— Сейчас? — спросила она. — Ты уезжаешь сейчас?
Да, он покидает ее сейчас, когда ей не на кого положиться, сейчас, когда ей так нужна поддержка и забота! Это своего рода хирургия. Он вырезает себя из ее жизни одним быстрым, грубым движением. Она будет ненавидеть его, но, ненавидя, быстрее забудет.
— Так лучше. Через двадцать минут я упакуюсь и буду полностью готов. Если не возражаешь, я еще раз одолжу у тебя пикап.
— Ты, конечно, можешь уехать от меня, но будь я проклята, если дам тебе ключи!
— Тогда я позвоню Уиллу или Роузи, чтобы они приехали за мной!
— Пожалуйста, не уезжай, — тихо, отчетливо и с болью произнесла она. — Пожалуйста, я люблю Тебя!
О Боже! Чейз резко повернулся и начал спускаться по ступенькам.
Он никак не ожидал, что она пойдет за ним.
— Моя бы воля, — быстро заговорила она, — я бы продала эту землю и уехала с тобой! Но я не могу просто так лишить Рики его корней!
Он не отвечал. Не смотрел на нее.
— У тебя настоящий талант обращения с лошадьми, — не унималась она. — Грешно бросить это дело и уйти!
— Ради Бога! — Он развернулся лицом к ней и чуть не протянул руку, чтобы схватить ее. — Не унижайся! Неужели у тебя нет ни капли гордости?
— Это неважно!
И она, о проклятье, потянулась к нему, схватила его за руки, заставив вздрогнуть, случайно дотронувшись до нанесенной Уэйном раны.
Саммер опустила руки.
— Это неважно, — произнесла она уже более спокойно. — Именно это — к сожалению, слишком поздно — я и поняла вчера ночью, когда увидела твою кровь! Гордость ничего не значит по сравнению с тем, что я чувствую по отношению к тебе! Если бы я считала, что отъезд сделает тебя счастливым, я бы тебя отпустила! Или, — еще спокойнее произнесла она, — если бы я верила, что ты меня не любишь! Скажи мне, что ты не любишь меня, Чейз, и я больше не произнесу ни слова!
Здесь, в середине двора, когда первый луч зари окрасил небо на востоке и весь бескрайний мир вокруг, он почувствовал, что на него со всех сторон надвигаются стены.
— Я не могу остаться, — прерывисто произнес он. — Неважно, хочу я этого или нет. Я не могу!
— Можешь! — Она слегка коснулась его руки.
