Мужская рука скользнула по плоскому животу к клочку белого шелка, который был ее единственной защитой, легко коснулась нужного места, и Мону затопили новые ощущения.
Почувствовав, что она вся трепещет, Брет поднял голову и поцеловал ее сначала в шею, а потом в губы. Когда его язык проник в нежные глубины ее рта, Мона испустила негромкий гортанный стон. Пока длился поцелуй, жадная рука Брета расправилась с последним препятствием на пути к теплой коже.
Затем его длинные, чуткие пальцы коснулись шелковистых кудрей, погладили ляжку и начали ритмично и неторопливо делать свое дело.
Мона судорожно хватала ртом воздух. Ее сердце безудержно заколотилось, тело напряглось, и все связные мысли исчезли. Поняв, что она вот-вот рухнет в пропасть, Брет прекратил свои искусные ласки.
— Ну что, Мона? Теперь ты хочешь заняться со мной любовью?
Казалось, Брет снял все запреты, которые разум Моны налагал на тело. На свете существовал только он, его голос, его прикосновение, его вкус, его запах… Все остальное не имело значения.
— Да, — выдавила Мона.
— Ты уверена?
— Уверена.
Она любит этого человека и после годичной разлуки жаждет не только физического удовлетворения, но тепла, покоя и хотя бы видимости чувства, чтобы заполнить пустоту, царящую в ее сердце. И Мона раскрыла ему свои объятия.
Брета кольнуло дурное предчувствие. Какое-то мгновение он медлил, сомневаясь в том, что поступает правильно.
Но она желает его так, как никогда не желала Хаббарда. В этом он был уверен…
Брету отчаянно хотелось стать ее частью и сделать Мону частью самого себя. Правда, это означает, что без нее он больше не сможет стать целым. Ну и пусть…
Ему хватило секунды, чтобы сбросить с себя одежду и лечь рядом. Мона слегка вздохнула. Теперь она отдавалась ему еще охотнее, чем прежде. Он был ее половинкой, завершением целого, смыслом ее су-ществования на этом свете.
Вторя ее невысказанным мыслям, Брет сказал:
— Ты моя и всегда будешь моей! Едва он рывком вошел в Мону, как ее тело расслабилось, напряжение внутри исчезло, сменившись внутренним-жаром. Стоило Брету ритмично задвигаться, как этот жар охватил ее и понес вдаль. Все казалось правильным, естественным и необходимым, как дыхание.
Ей становилось все теплее, все радостней. Спираль продолжала раскручиваться, а затем последовал взрыв. Стихия чувства вырвалась наружу и взлетела в небо, как поток лавы. От потрясающей силы этого ощущения мутился разум; казалось, мир разлетелся на куски.
— Брет! — вскрикнула Мона, и он, все понявший по одному слову, хрипло ответил:
— Да, я знаю, любимая. Знаю.
Когда они отдышались и немного успокоились, Брет достал одеяло. Они укрылись, и через несколько секунд Мона уснула в его объятиях.
Перед рассветом Брет поцелуем разбудил Мону, блаженно спавшую у него на груди, и они снова любили друг друга.
На этот раз все происходило медленнее, увереннее и было не столько предъявлением прав друг на друга, сколько их подтверждением.
На смену яростной страсти пришла глубокая нежность. Брет нашел способ без слов сказать Моне, что она прекрасна, неповторима, желанна и доставляет ему огромное наслаждение.
Когда все осталось позади и Мона лежала в его объятиях, Брет прижался подбородком к ее макушке, положил руку на грудь и лениво спросил:
— Где бы ты хотела жить?
— Жить? — повторила она, с трудом выходя из транса и возвращаясь к действительности.
— Я думаю, ты не захочешь остаться в пент-хаусе. Может быть, уступить его Хаббарду в ка-честве утешительного приза? Конечно, если он все еще хочет туда переехать.
Тело Моны инстинктивно напряглось. Почувствовав это, он с неожиданной резкостью спросил:
— Неужели ты все еще хочешь вернуться к нему?
Мона высвободилась из его объятий и рывком села.
— Я должна. — В ее голосе слышалась решимость.
— После всего, что было между нами?
— Я говорила тебе, что не покину Рика, пока нужна ему.
Он сел рядом и провел ладонью по своим спутанным темным волосам. Нет, это невозможно. Невероятно.
— Я не отпущу тебя, — сквозь зубы произнес Брет.
— Ты помешаешь мне только одним способом: если будешь держать в тюрьме до конца жизни. А это невозможно.
Он сменил тактику.
— А ты уверена, что будешь нужна Хаббарду после случившегося?
Мона, знавшая, что ради нее Рик готов на любой обман, ответила без колебаний:
— Да, уверена. Ты сам сказал, что он ©держим мной.
— Никто не может быть уверен в одержимости другого, — возразил Брет, а затем хрипло добавил: — Черт побери, ты считаешь себя виноватой в его мании, но не хочешь отвечать за мою.
— Я не считаю себя виноватой. Тут дело в другом.
— В чем же? То, что ты провела ночь в моей постели, все изменило. Когда он узнает…
— Он не должен ничего узнать, Ради его же блага, — прервала его Мона. — Если ты приве-зешь меня до того, как он хватится…
— Я никогда этого не сделаю. А если ты вернешься и ничего не скажешь Хаббарду, я сам раскрою ему глаза. — Хотя тон Брета был спокойным, в его словах таилась угроза.
— Ты только причинишь ему лишнюю боль, но ничего не изменишь…
— Не могу поверить, что ночь, проведенная в моей постели, ничего не изменит.
— Нам будет намного труднее, но все останется по-прежнему. Рик прикован к креслу, и я нужна ему.
— Допустим. Но это еще не значит, что ты должна вернуться к нему.
— Как я могу бросить калеку? — в отчаянии воскликнула Мона. — Если я это сделаю, меня будет мучить совесть до самой смерти!
— Но он не останется калекой. Ты сама так сказала.
— Врачи надеются на это, но точно не знают. Они могут ошибаться. Может возникнуть множество проблем, о которых они понятия не имеют.
— Будущие проблемы Хаббарда еще не причина, чтобы выходить Замуж за человека, которого ты не любишь. Ты отдала ему несколько месяцев, вместе с ним пережила худшее. Пора подумать о себе… — Видя по лицу Моны, что он напрасно сотрясает воздух, Брет больно сжал ее руки. — Послушай меня, Мона… Кажется, ты считаешь, что авария произошла по твоей вине?
Эти слова согнали краску со щек Моны. В свете луны ее лицо казалось высеченным из белого мрамора.
— Да, это действительно случилось по моей вине, — безнадежно призналась она. — Это я от-вечаю за то, что он оказался в инвалидном кресле. Я отвечаю за его боль и страдания. Теперь ты понимаешь, почему я не могу бросить его? — Она не выдержала и разразилась слезами.
Брет положил ее голову к себе на грудь и начал баюкать.
— Не плачь, любимая. Не надо…
