Крик людей перемежался с неистовым лаем собак. Типы в камуфляже с оружием в руках мотались от одного дома к другому. Кого-то толкали, заломив руки за спину, кто-то шел сам с поднятыми руками. А кто-то лежал прямо в этой снежной и дождливой грязи лицом вниз и мок, потому что дождь и снег не прекращались. Шум стоял такой, что, наверное, всё село проснулось и выбежало на двор посмотреть, что там творится на этой даче. Жалко, девчонки с ребятами были далеко. Не видели, как сельские жители таращились на боевик вживую.
И, как всё началось, так всё и закончилось. Тишина тяжёлым покрывалом нависла над заливом. Как по волшебству, по взмаху волшебной палочки, утих ветер. Прекратился снег с дождём. Небо распогодилось. Разошлись тучи. Выглянула луна. Засеребрила всё вокруг своим мягким серебром. Осветила залив, кусты, в которых скрывались наши герои. Вдохнула живое тепло в застывшую, от напряжения, природу. И только дача, как старинный и тяжелый замок, пугающе смотрела на воды Днепра своими пустыми и тёмными окнами.
— Фу, — выдохнула Кира, — что это было? Боевик?
— Это была работа нашей доблестной милиции. — Гордо ответил Герман.
— Никогда не буду заниматься тем, чем нельзя, — сказала Малашка. — То, что я здесь увидела собственными глазами, навсегда отбило у меня охоту на неправедные действия.
— Наверное, никому нельзя говорить, что мы стали свидетелями такого шокирующего мероприятия, — сказала Кира. — Я, во всяком случае, буду молчать, как партизан.
— А кто нас об этом спросит? — Малашка, наоборот, совсем не считала действия группы захвата такими уж шокирующими. — Мы сидели в кустах, нас никто не видел. Хотя по телевизору почти каждый день такое показывают. И люди не боятся. Даже сами лезут в экран, дают показания.
— Я тоже не боюсь, — сказала Кира. — Просто не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что всё это случилось не без моей помощи. Не хочу фигурировать, как настоящий участник боевых действий.
— А мне очень даже нравится, что я, словно спецназовец, принимал в этом участие. — Тони светился, как только что выплывшая луна на тёмное ночное небо.
— Кира права, — Герман, точно арбитр, сначала выслушал всех мнение, и только потом сказал своё заключительное слово. — Все эти дела, так, или иначе, повязаны со Светланой. Кириной клиенткой. А это уже, чужая тайна. И мы, без разрешения этой вот Светы, не имеем права разглашать тёмные стороны её личной жизни. Она сама должна рассказать всё Кире. И ей решать, имеет Кира право давать показания следствию, или нет. А то, что будет следствие, я в этом не сомневаюсь. Тем более, что эта почтенная дама, Светина свекровь, повязана еще с одним криминальным делом. И это большой узел, который должны развязать наши следственные органы.
Поэтому, светиться раньше времени Кире не надо. Может, Света здесь совсем не при каком боке. Если она промолчит, и не скажет, что пользуется услугами психолога, то о Кире вообще никто не будет знать. И это хорошо. Хорошо, как для Киры, так и для её клиентов.
— И в чём ещё повязана эта почтенная дама, этот Аль Капоне в юбке? — Малашке было всё интересно.
— А вот этого уже я вам не могу сказать, не имею права, — усмехнулся Герман. — Ну что, поехали потихоньку домой? Нам с Кирой ещё предстоит очень важное дело.
— Какое? — Кира не могла понять, что ещё за дела у неё с Германом. Два часа ночи. Спать пора, а не делами заниматься.
— Как какое? Ты что, забыла? А первая брачная ночь? — Ещё больше заулыбался Герман.
— Совсем с ума сошел, — смутилась Кира. — Ну кто о таком кричит на всю машину? Чтобы Тони с Малашей о нас непонятно что подумали?
— А мы как раз то, что надо подумали, — в один голос закричали с заднего сиденья друзья. — Правильно Герман, первая брачная ночь — это святое.
— Тем более, что твоё условие выполнено, — точно подметила подруга.
— И что за условие? Почему я об этом ничего не знаю? — Дурачился Тони.
— Скоро узнаешь. Я тебе дома всё расскажу, — пообещала Малаша.
Друзья посмеивались, шутили, а Кирка была в ужасе. Этот ужас жаром прокатился с головы до пят. Словно ушат кипятка. За всеми этими делами, этой слежкой, этим захватом, она совсем забыла об уговоре. А вот Герман о нём помнил. И очень хорошо помнил.
«Вот же память, — досадовала Кира. — Не мне, а ему надо, чтобы кирпич упал на голову. Может, хоть бы на день позже вспомнил о моём условии. И что делать? Он его выполнил, и теперь просит награду за это. Брачную ночь. Я, конечно, сама таяла, как снежная баба весной, от его поцелуев. Что, правда, то, правда. Но сейчас? Вот так скоро. Буквально через пол часа! Нет, я ещё не готова. А может готова?». В голове был полный кавардак. Кира уже не понимала, чего она хочет, а чего нет.
О чём говорили друзья в машине, над чем смеялись, Кира не понимала и не слышала, потому что лихорадочно соображала, как оттянуть то время близости, которое так усердно подталкивал Герман. И этот жар, от которого горели даже кончики волос на голове? Как с ним быть?
На все эти вопросы у Киры не было ответа. Как, впрочем, и не было желания переносить эту ночь любви на другое время. Несмотря на ту внутреннюю и такую спорную борьбу с самой собой, борьбу, которая её безжалостно мучила в данный момент, Кира это только что поняла. Так ясно и так отчётливо. Поняла, потому что ждала этой минуты, не признаваясь даже самой себе, с того самого момента, когда Герман её поцеловал. И этот поцелуй унёс её в другой мир. Мир, которого нет ни на одной карте, ни земной, ни звёздных галактик. Который существовал сам по себе, и в котором можно было летать, как в невесомости.
«О, явились, не запылились, красавчики. Ночь полночь, а их нет. Где можно шляться в такое время? Меня голодным оставили, хозяева называется. И чем это от них таким пахнет? Тю, так это же феромоны. Гормоны соблазнения. У, паразит! Добился таки своего, самец! Сейчас вот соблазнит мою Кису, и всё. И сразу станет вожаком стаи. И Киса тоже, предательница. Предала своего Фрейдюшу. Стукнуть бы её хорошенько, чтоб опомнилась».
— Да, что же это такое, — вскрикнула Кира. — Фрейд, не бодайся. С ума сошел, что ли? Не успели зайти, как ты меня совсем затолкал.
Кира устала. Был очень напряженный день. Не день, а кошмар. Она стаскивала с себя сапоги, а сама думала, что у неё, наверное, совсем не будет сил достойно отвечать на ласки Германа. «Может сказать, что у меня болит голова? — Подумала Кира. — Хотя, всё это напрасно. Герман не поверит и будет прав. Собственно говоря, я и сама себе не верю».
Кира тянула волынку, долго ужинала, всё пила чай, пила и не могла напиться. Герман её не торопил, только посмеивался. Потом долго сидела в ванной, оттягивая время. Ту минуту, которую она так ждала, и которую сейчас так боялась. Но, как говорится, сколько не тяни, а всё равно должно случиться то, что должно случиться. Как сказал Эвклизиаст — что было, уже есть. И что есть, уже произошло.
