Ознакомительная версия.
– Четыре.
– Ох, Азиз… – Ее голос и взгляд смягчились от сочувствия, которое было для него невыносимо. Ощущалось как жалость.
– Расскажи мне, – снова попросила она, так мягко и печально, что ее голос и слова словно обвили Азиза шелковыми лентами, поймали в плен, оставляя в беспомощной ярости и отчаянии.
– Ты правда хочешь знать все уродливые, жалкие подробности? Меня и мою мать ненавидели и презирали. Над нами насмехались с того момента, как мы переступили порог дворца, издевались все: мой отец, персонал, все до последнего человека. Мою мать это практически довело до смерти. Она была простой девушкой из деревни, шейх выбрал ее в наложницы, не спрашивая ее мнения. Она никогда не хотела стать королевой.
– Азиз… – прошептала Оливия, но он едва ее услышал. Теперь, начав рассказывать, он больше не мог остановиться, пока не изольет все до последней мучительной подробности.
– Сначала все выглядело мелочами: кто-то забыл поклониться, кто-то не выразил почтение, которого она заслуживала при своем титуле. Мама игнорировала это, потому что ей казалось, что так будет легче. Безопаснее. Но потом, с попущения отца, персонал стал смелее, стал издеваться почти открыто. Подставляли подножки. Распускали сплетни во дворце и в городе. И отец ничего с этим не делал. – Азиз сглотнул, чувствуя желчь на языке. – Он превратил нашу жизнь в насмешку. Мать перестала выходить на публику. Жила в своих комнатах, все время боясь, что ее изгонят, как Халиля. И я боялся того же. – Он сглотнул, дыша рывками, пока не смог взять себя в руки отчаянным усилием воли.
Когда он заговорил снова, голос звучал бесстрастно и ровно.
– Мой отец всеми силами старался показать всем вокруг, какое я ничтожество. Он приводил меня на совет министров и высмеивал перед ними.
Азиз все равно старался ему угодить. Часами запоминал все, о чем мог спросить отец: факты из истории Кадара, конституцию, законодательство. Если он ошибался хоть в чем-то, отец называл его бездарностью, отвешивал пощечину и выставлял прочь.
– Ох, – выдохнула Оливия, – Азиз. Мне так жаль.
– Знаешь, что хуже всего? – сказал он едва слышно, не в силах на нее посмотреть. – Я все равно его любил. Бог знает почему. Но я любил его и… – Он осекся, ненавидя себя за то, что рассказывал все это. Что не мог не рассказывать. – Я так хотел, чтобы он тоже меня любил. Делал все, что мог, лишь бы он посмотрел на меня с добром.
Голос сорвался, и Азиз выругался, резко отворачиваясь.
– Один раз я даже спросил его. Спросил в лоб, почему он меня не любит. – Он покачал головой: воспоминание двадцатилетней давности до сих пор заставляло его чувствовать себя маленьким мальчиком с разбитым сердцем. – Знаешь, что он сказал? «Почему я должен тебя любить?»
С бессильным, усталым смешком Азиз невидяще уставился в окно.
– Я так и не смог найти ответ на этот вопрос.
– Зато я могу, – прошептала Оливия, и он понял, как жалко прозвучали его слова. Жалуется на то, что его никто не любил.
– Только не надо читать мне лекцию про самооценку, – сказал он, стараясь, чтобы слова звучали легко, восстанавливая броню плейбоя-джентльмена. – Все равно все это в далеком прошлом.
– Все равно это важно.
– Ну конечно. Потому что это влияет на мои нынешние решения. Но именно поэтому тебе не надо бояться, что я в тебя влюблюсь, Оливия. – Он заставил себя улыбнуться, словно действительно именно этим хотел ее убедить и успокоить. – Не собираюсь снова никому отдавать сердце.
– Я знаю, – тихо сказала она. – Но то, что тебя отверг отец, не значит, что другие тоже отвергнут.
– Я не собираюсь так рисковать. И ты, насколько я помню, тоже не собиралась, – резко сказал он, напоминая им обоим об условиях их брачного союза и о том, почему они поставили именно такие условия. Потому что нельзя убедить кого-то полюбить тебя, как ни пытайся. Лучше не пытаться вообще.
Оливия подтянула колени к груди и обвила тонкими руками.
– Плейбой-джентльмен, – через полминуты сказала она. – Как это началось?
– О чем ты? – напрягся Азиз.
– Как мальчик, который мечтал о любви отца, стал главным Казановой Европы?
Азиз поморщился от ее определения; звучало грубо, хотя и правдиво. Таким уж он был. И оставался до сих пор.
– В пятнадцать лет я открыл для себя женщин. – Он выгнул бровь, заставил себя снова усмехнуться, скрывая чувства. – Первой была наложница отца. Она меня соблазнила, и сначала я согласился только потому, что хотел ему отомстить. Но потом понял, что могу угодить женщинам, и сосредоточился на этом вместо невыполнимой задачи угодить отцу. – Он пытался сказать это беззаботно, но вышло горько.
– Понимаю, – сказала она, и это было правдой. Она видела слишком много.
– Не знаю, зачем мы это обсуждаем.
– Потому что я хочу тебя узнать. Понять.
– И как, удовлетворена? – требовательно спросил он.
Оливия просто посмотрела на него. В темных глазах, в горькой складке рта Азиз читал жалость, и это было невыносимо.
Он резко отвернулся, отошел к окну, стиснул согретый солнцем камень, глядя на небо, заливающееся темно-синим.
– Ну что, – сказал он после долгого молчания, когда смог заставить голос звучать нормально, похоже на тот образ, который он выбрал для себя. – После моей исповеди тебе стало лучше?
Она невесело засмеялась:
– Не сразу. Пока что я просто в шоке и эмоционально вымотана. – Простыни зашелестели, и Оливия поднялась с кровати и встала у него за спиной, положила руку ему на плечо. – Но я надеюсь, что со временем лучше станет тебе. Ты станешь сильнее. И может быть, будешь рад, что рассказал мне.
Азиз в этом сомневался. Он уже жалел, что столько ей открыл, показал свою слабость.
– Азиз… – тихо сказала Оливия и обвила его талию руками, бережно притянула его к себе. Ее мягкое тело прижалось к его спине, но Азиз пока не испытывал желания. Зато он чувствовал что-то более глубокое, ошеломляющее. У него перехватило горло, глаза защипало. Он накрыл ее руку своей, не зная, что именно чувствует, но не давая ей отойти.
Никогда.
– Азиз, – тихо повторила Оливия, все еще обнимая его, сплетаясь с ним пальцами. – Азиз, я знаю, что ты не хочешь этого слышать…
В дверь постучали, и Оливия смолкла. С печальным вздохом она отступила и потянулась за своим халатом. Азиз дождался, пока она оденется, а потом рявкнул:
– Войдите.
К его удивлению, это оказался Малик. Он ни разу не взглянул на Оливию, только на Азиза, и взгляд у него был мрачный.
– Азиз, мы получили сообщение от Халиля. Он желает говорить с тобой.
Несколько секунд Азиз не мог сказать ни слова, пораженный. Но потом выдавил:
– Говорить… со мной?
Ознакомительная версия.
