– Как ты посмела вернуться, воспользовавшись моим отсутствием? Лгать моей матери, уехать с моей дочерью?
– Но я же не причинила ей никакого вреда! – возмущенно воскликнула Каролина и сразу сбавила тон, увидев гневно сдвинутые брови. – И сообщение оставила.
А он, даже не сменив дорожного костюма, сразу кинулся их искать. Неужто в самом деле считает, что она так низко пала, что способна тронуть хоть волосок на золотой головке его ненаглядной дочери?
– И матери твоей я не лгала. Ты же не сказал ей, что прогнал меня, вот она и подумала…
– А ты этим воспользовалась, – милейшим тоном заметил он, будто говорил о погоде. Но Каролину этот тон не обманул. Не обманул он и Софи. Лицо ее покраснело, и она громко расплакалась.
Финн встал. Покачивая на руках дочурку, он говорил ей ласковые слова, пытаясь успокоить разморенную жарой, переутомившуюся малышку. Но лицо его с резкими волевыми чертами выражало презрение, когда он приказал:
– Собери вещи. Мы с Софи уезжаем. – Глаза его в темных густых ресницах сверкнули расплавленным серебром. – А ты… нашла до рогу сюда, найдешь и обратно.
– Пойдем к дому, – распорядился Финн, как только Каролина положила второй пластиковый мешок на корзинку, установленную в детской коляске. – Подождешь с Софи на террасе, пока я подгоню машину. Я оставил ее на дороге, позади твоей.
Каролина живо себе представила, как он выскочил из машины и, возмущенный, отправился их искать. И теперь ему не терпелось забрать Софи и уехать.
Смягчится ли он настолько, чтобы подвезти ее к машине, или бросит здесь? Но, судя по его настроению, вряд ли следует ожидать первого.
Хорошо хоть Софи успокоилась. Прижалась заплаканным, разгоряченным личиком к плечу отца и только изредка всхлипывала и икала.
В истерике, которую закатила Софи, Финн винит, наверное, ее, с обидой думала Каролина, волоча по полу нагруженную коляску. А на самом деле виноват он сам. Нагрянул неожиданно и разволновал ребенка. А ведь она уже почти уложила ее спать. Но все равно неприятно было сознавать, что на девочке как-то отразилась вражда между ее отцом и няней.
Каролина смотрела на широкую, внушительную спину удалявшегося Финна, раздраженная его бесцеремонностью. Она подняла руку и вытерла вспотевший лоб. И в этот момент с коляски свалились обе сумки. Полотенца, детский крем, подгузники, запасная одежда и платки посыпались на землю.
Услышав ее встревоженный возглас, Финн вернулся назад.
– Дай коляску, – властно протянул он руку, раздраженно сдвинув брови. – Собирается гроза, разве ты не видишь?
Плевать она хотела на зловещие черные тучи, влажный неподвижный воздух. Настоящая гроза бушевала у нее внутри.
Каролина окинула его злым, возмущенным взглядом.
– Возьми Софи и иди к дому, – резко приказал он. Осторожно передал ей заснувшую девочку и стал подбирать рассыпавшиеся вещи.
Первые капли настигли Каролину на дорожке, окаймленной бордюром. Огромные тяжелые капли падали сначала редко, но потом обрушились на них яростным потоком. Каролина согнулась чуть не вдвое, прикрывая своим телом Софи.
Отяжелевшее небо грохотало и сверкало молниями. Финн бросил нагруженную коляску, обхватил Каролину за талию и стремительно повлек ее по ступенькам на террасу. Потом подтолкнул их с Софи под навес крыши, достал из кармана ключи и открыл высокую стеклянную дверь.
– Входи! – коротко приказал он. – Переждем грозу здесь. – Он снова выскочил под ливень, а Каролину шагнула в полутемную пустую комнату. Впрочем, не совсем пустую. У одной из стен просторной, с высоким потолком комнаты были свалены потрепанный гарнитур из дивана и двух кресел, пара книжных шкафов – из какого-то хлипкого материала, по-видимому, кустарного производства – и несколько картонных коробок, набитых завернутыми в газету вещами.
Когда они впервые осматривали дом, Финн, взглянув на оставшиеся от чужой жизни вещи, заметил: «Агент по продаже недвижимости утверждает, что после отъезда прежнего хозяина дома в интернат для престарелых рабочие, вывозившие мебель, на эту рухлядь даже не обратили внимания».
Как давно, кажется, это было! В другой жизни. Впрочем, нет. Это они сами были другими. Изменились они сами и их отношение друг к другу.
Каролина поежилась. Намокшая одежда прилипла к телу. Вернувшийся Финн промок до нитки. Корзинку и две пластиковые сумки он бросил на пол.
– Найдется здесь что-нибудь, чем укрыть ребенка?
– Шерстяное одеяло, – чуть слышно ответила Каролина.
Присутствие Финна ее нервировало. Вид его не располагал к извинениям, да и вряд ли бы он их принял. Каролина с горечью сознавала, что, если бы не нужно было держать на руках спящую девочку, пока Финн искал одеяло, она бы уже давно шагала под дождем к своей машине. Финн вытащил одеяло и подошел к куче брошенной мебели. Повернул кресла друг к другу и сдвинул их. Кроватка для Софи была готова. Финн молча кивнул в сторону Каролины, опасаясь, что сказать что-нибудь без злости не сможет. Он не смотрел на нее, потому что ручаться за себя не мог.
К счастью, слова оказались не нужны. Каролина подошла и осторожно опустила Софи на тесное ложе. Стоя рядом, Финн слышал ее тихое дыхание, ощущал едва уловимый запах ее духов, аромат которых так возбуждал его когда-то.
Он укрыл дочурку одеялом. И вдруг почувствовал, как эта распутница, стоявшая рядом, тронула его за руку. Все тело его напряглось.
– Ты не хочешь узнать, почему я вернулась и ждала твоего возвращения из Франции?
– Особого желания не имею.
Финн отодвинулся. Рука Каролины опустилась. Как ни дико это могло показаться, но место на руке, которого коснулись ее прохладные пальцы, у него горело.
Мокрые от дождя волосы облепили красивую голову Каролины, намокшая тонкая одежда обрисовывала стройную, изящную фигуру. Финн стиснул зубы. Эта женщина, стоявшая рядом, сводила его с ума.
Обвинила его в чем-то, обманом проникла к нему, используя невинного ребенка. И эта женщина едва не заставила его поверить, что он ее полюбил! Как могло ему изменить умение разбираться в людях? И он желал провести остаток жизни с такой безрассудной обманщицей?!
Но ужаснее всего была его нелепая уверенность, что он полюбил ее – впервые за всю свою взрослую жизнь, полюбил женщину, сделавшую секс своим оружием, готовую вступить в связь с женатым, как она считала, мужчиной, чтобы отомстить ему за то, чего он не совершал!
Во что бы то ни стало от такой женщины надо держаться подальше!
– Мне необходимо извиниться перед тобой.
– Неужели? За что же? За то, что, одержимая жаждой мести, лгала, что само по себе достойно презрения? Или ты так не считаешь? Или за то, что, не удосужившись ничего узнать, взяла на себя роль судьи, присяжных и палача?
