– И всегда меняются к лучшему, мама.
Его едкое замечание осталось без ответа. Похоже, подумала Кейт, Вера Паллистер просто не нашлась, что сказать, дабы последнее слово было за ней. И все же она удалилась с достоинством царствующей особы.
В своем узком кругу она действительно была королевой. На первых порах Кейт не связывала мать Алекса с той самой Верой Паллистер, чье имя не сходило со страниц светской хроники. Газеты и журналы часто расписывали, чем занимается эта дама. Она была организатором благотворительных балов и театральных премьер с участием многих звезд; ее гостеприимство вызывало одобрение в сиднейском обществе. По-своему она была не менее заметной фигурой, чем Алекс.
Между матерью и сыном сложились очень непростые отношения, и тем не менее они испытывали друг к другу уважение. В их стычках – соперничестве двух интеллектов – каждый блистал своим мастерством. Очевидно, Алекс сурово осудил Веру за то, что она покинула его и отца. Однако кровные узы были слишком сильны. Она оставалась его матерью, как бы критически он к ней ни относился.
– Ты ничего не хочешь сказать, Кейт? – спросил он насмешливо.
– Это не мое дело.
Глядя на нее, он вопросительно приподнял бровь.
– Тебе действительно совершенно наплевать, да?
– На то, что она думает обо мне? Нет.
– Ты знаешь, ей это понравилось. Ты преподнесла ей сюрприз. – Алекс негромко хмыкнул. – Она не знает, что и думать теперь.
– Чего ты и добивался… любимый.
На этот раз он расхохотался во все горло – откинув голову, заливался безостановочно. Наконец встал, обошел стол и с улыбкой обнял Кейт.
– Может быть, я и считаю тебя своей любимой.
– Ну да, а потом ты станешь говорить, что я твоя любовь, – с сарказмом произнесла она.
Улыбка на его лице исчезла. Он взял Кейт за подбородок, не отрываясь глядя ей в глаза.
– Ты для меня важнее всех женщин. Ты нужна мне, Мери Кетлин.
Его поцелуй был не просто крепким, требовательным, он был не таким, как обычно. Она почувствовала: что-то сломалось в его механизме самоконтроля, и даже отвечая на ласку, продолжала гадать, чем это вызвано.
– Боже, как мне нужна твоя нежность, – вполголоса говорил он. – Сейчас. Не медля. Пойдем в постель.
Даже не спрашивая о согласии, он торопливо увлек Кейт по лестнице и спешил, не останавливаясь, пока они не оказались в спальне. Алекс с силой притянул ее к себе и стал целовать со страстью, которую, казалось, невозможно было утолить. Пятясь и все еще продолжая целовать ее, он вел Кейт к кровати. Затем быстро и умело снял с них обоих одежду. Мгновение спустя они уже лежали в самой тесной близости.
Не было между ними никакой увертюры прикосновений, но его резкое, несдержанное поведение, как ни странно, возбудило Кейт, и она была готова принять его нетерпеливое стремление овладеть ею. Их существа слышали лишь горячий призыв: пусть исчезнет все кругом, кроме лихорадочного биения сердец, стремящихся слиться воедино. Время шло, но их тела снова и снова пели одну языческую песнь за другой в торжествующем гимне необузданной чувственности. Когда, наконец, обессиленные, они лежали в тишине, неожиданная мысль взволновала Кейт.
Она чувствовала себя совершенно покоренной – душой и телом. Вся ее могучая оборона обратилась в прах, и она знала: попроси Алекс что-нибудь у нее сейчас, она немедленно отдаст все. Ей так хотелось, чтобы он любил ее, и это желание вызвало волну глубокой грусти. Слезы закипели в глазах, она смахнула их рукой.
– Кейт?
Комок в горле помешал ей ответить на нежное обращение. Она закрыла глаза и уткнулась лицом в подушку, когда Алекс приподнялся на локте, чтобы взглянуть на жену. С ласковой настойчивостью он повернул ее лицо к себе, и ничто не могло скрыть предательскую влагу на щеках.
– О, дьявольщина, – застонал он и мягко заключил ее в объятия, осыпая градом поцелуев волосы. – Прости меня, Кейт. Я не смел так обращаться с тобой. Клянусь, это больше не повторится.
– Все в порядке, – сказала она, глотая слезы. – Мне было хорошо.
Он отстранился, ловя ее взгляд.
– Тогда почему ты плачешь?
Она сумела улыбнуться дрожащими губами:
– Я просто глупая. Правда, Алекс, все в порядке.
– Я вел себя, как дикарь, грубо, низко, совершенно эгоистично, – рубил он с явным отвращением к себе.
– Нет. – Она погладила Алекса по щеке, Кейт любила его за то, что он так беспокоится о ней, хотя понимала, что ему приходится преодолевать в себе беса. – Мне понравилось. Честно.
Он вздохнул, привлек ее к себе на грудь и слегка погладил по спине.
– Кейт, насчет приема в субботу вечером. Мы не обязаны там быть. Это может показаться… пыткой для тебя. Мы ничего не обещали…
– Я не против выступить в роли твоей жены, – заверила она его.
Его ладонь замерла; Алекс крепче прижал Кейт к себе.
– Ты не выступаешь в роли моей жены, Мери Кетлин. Ты – моя жена.
– Я имела в виду… словом, если ты хочешь создать у людей впечатление, будто… будто мы влюблены друг в друга… Я сыграю свою партию наравне с тобой.
Он снова принялся гладить ее по спине, затем, помолчав, ответил:
– Нет. Я не хочу, чтобы ты притворялась. Я ненавижу фальшь.
– Но ты притворялся, разговаривая с матерью, – заметила она.
– Хитрость общения с моей матерью состоит в том, чтобы не давать ей в руки оружие, которое она может использовать против тебя. Пусть лучше теряется в догадках, тогда у нее не будет твердой почвы под ногами. Только при этом условии ты не позволишь ей поразить тебя. Она любит манипулировать людьми.
– Ты знаешь, вы похожи друг на друга, – мягко буркнула Кейт.
Он долго молчал.
– Нет, – сказал он наконец со вздохом. – То, что для меня лишь циничная игра, у моей матери – целый образ жизни, бесконечное упражнение в эгоизме, питающее ее властолюбие. Я верю, что она, в сущности, любила моего отца, но его невозможно было заставить поступать по чьей-либо указке, и она сменила его на Паллистера, который занимал в обществе положение, позволявшее тешить ее тщеславие. Однажды я спросил отца, почему он не испытывает к ней ненависти. Он ответил, что она не виновата в том, что одержима навязчивыми идеями, которые не дают ей довольствоваться положением жены и матери.
Алекс продолжал:
– Она и слезы не пролила, когда умер Паллистер, но когда застрелился отец, пришла в полное отчаяние. Меня это потрясло. Ее горе, несомненно, было искренним. До той поры я ненавидел мать, не желал знать ее. У меня до сих пор вызывают отвращение ее идеалы… но… может быть, отец был прав. Она за себя не отвечает. Хотя трудно не подпасть под ее обаяние.
Пока он был настроен откровенничать, Кейт решила выяснить самый главный для себя вопрос.
