Ознакомительная версия.
Он заставил себя спуститься в сад и ни разу не обернулся. Софи права – она не тот человек, за которого он ее принимал.
Лайам не вернулся домой к обеду.
Гарри поел. Софи – нет.
Софи, уложив Гарри, целый час металась по кухне. Наконец она вышла на веранду и уставилась в темное небо. Сквозь легкие облака светила полная луна, мерцали бесчисленные звезды, поэтому небо было не таким уж темным. Лайам не появлялся.
Она вспомнила, как побледнело его лицо, каким жестким стал взгляд, как твердо сжались губы, и закрыла глаза.
А чего она ожидала?
Открыв глаза, Софи снова оглядела сад. Никого.
– Не знаю, насколько сильно ты ненавидишь меня, Лайам, но я ненавижу себя еще больше, – прошептала она.
В три часа ночи Лайам закрутил последний болт, поставил на место радиатор трактора и бросил на скамейку гаечный ключ. Он потер руками поясницу. Что еще? Мужчина неспешно огляделся, отыскивая очередную цель. Все это время Лайам возился в гараже, смазывая и прочищая механизмы. И здесь еще очень много работы. Ее надо только найти.
В висках у него стучало. Руки ломило от усталости. Все тело изнемогало от недостатка сна. Но Лайам не сомневался, что мысли не дадут ему уснуть.
«Ты не знаешь, что я сделала аборт».
Эти слова причиняли ему сильнейшую боль.
Тихий и низкий стон, похожий на рык, вырвался из его груди. Когда они были детьми, отец принес в гараж подвесную боксерскую грушу для него и Лачлана. И теперь Лайам решил найти ее. Может, с ее помощью ему удастся избавиться от мучительных терзаний?
Аборт.
Неужели Софи не понимала, какое это благословение, какое счастье?!
Он опустился на перевернутый ящик, стоявший неподалеку, провел рукой по волосам. И с болью вспомнил все подробности тех лет, когда они с Белиндой пытались завести детей: сначала была надежда, которая таяла с каждым днем, потом – нарастающее осознание того, что детей у него не будет. А Софи небрежно избавилась от ребенка.
Значит, аборт! Лайам выругался. Он считал, что Софи благородна и добра, но теперь…
«Она действительно благородна и добра», – заметил внутренний голос.
Потрясенный, Лайам замер, ощутив отвращение к самому себе. Он осудил Софи без всякого разбирательства – мгновенно и беспощадно. Он брал в расчет только собственный шок, собственное разочарование, собственное мнение, отбросив ее обстоятельства, ее мысли, ее страхи. Он вообще не подумал о Софи.
Она сделала аборт. Но при этом молодая женщина ради других шла на такие жертвы, что у него от изумления открывался рот. Она привезла ему племянника, помогла установить отношения с Гарри – крепкие и долговременные. Софи заставила его взглянуть в лицо своему прошлому, которое постоянно и мучительно напоминало о себе. Она пробудила в нем надежду, о которой он уже и не мечтал.
Гарри – его шанс начать новую жизнь. И Софи показала Лайаму, как следует, преодолев страхи, воспользоваться этим шансом. Она полностью доверилась ему. А как поступил он? Возмутился!
Он лишил ее возможности объясниться. Своими поступками он осудил ее, в то время как она заслуживает самого лучшего.
Софи совершила ошибку. Единственную ошибку. А он, Лайам Степлтон, повернулся к ней спиной, хотя по ее лицу понял, что она страшно жалеет об этом. В ее глазах была такая боль, будто наступил конец света.
А он ушел.
Лайам снова рухнул на ящик. Она права – он позволил плохому одержать над ним верх. Сердце тяжко забилось в груди. Неужели такой пример он хочет подать Гарри?
Разве таким мужчиной должен вырасти малыш?
Когда на следующее утро Софи с ребенком на руках вошла в кухню, Лайам уже приготовил завтрак для Гарри. При виде его Софи остановилась как вкопанная. Как долго он здесь просидел? Всю ночь?
Лайам выглядел усталым и одиноким. От волнения у нее сдавило горло. Она не могла пошевелиться.
– Доброе утро, – наконец с трудом выговорила она.
– Доброе утро.
Ей показалось, что слово «доброе» он процедил сквозь стиснутые зубы. Лицо его было непроницаемым. Наверное, под этой маской скрываются гнев или боль.
Он встал из-за стола с такой естественной грацией, что Софи не смогла не восхититься, подошел к ней и взял Гарри. Ни сказав ни слова, Лайам захватил детский завтрак и вышел через заднюю дверь.
Все было яснее ясного: он не хочет, чтобы Гарри находился с ней. Софи охватила такая боль, что она согнулась пополам, будто кто-то ударил ее в живот. Лайам не считает ее достойной общения с малышом. Теперь он знает – точно так же, как всегда знала Софи, – что она не имеет права заниматься детьми.
Софи схватилась за стул и медленно опустилась на него.
Лайам поступил правильно. Конечно, она заслужила подобное отношение, однако даже через семь лет ей трудно смириться с этим. Но почему Лайам не позволил ей попрощаться с Гарри?!
– Ты плачешь, Софи?
Она вздрогнула. В дверях веранды темнел силуэт Лайама. Женщина закрыла лицо руками.
– Слезы – это не всегда плохо, – сказала она. – Если учесть, сколько потерь у тебя было, ты очень жесткий человек, поскольку не пролил ни слезинки.
Лайам ничего не ответил.
– Ты что-то забыл?
– Ничего.
Она нахмурилась:
– Где Гарри?
– Завтракает с Робом. – Войдя в кухню, Лайам взял стул и уселся на него. – Нам никто не должен мешать. Все в порядке, – добавил он, когда Софи открыла рот. – У Гарри есть игрушки, и Роб знает, как обращаться с ребенком.
Она кивнула. Ведь именно Лайам усыновляет Гарри, а не она. Именно Лайам теперь решает, что будет лучше для него.
– Какая потеря заставляет тебя плакать, Софи?
– Гарри. – «И ты», – про себя добавила она.
– Ты по-прежнему тетя Гарри. Вы любите друг друга. И я не собираюсь препятствовать его встречам с тобой.
У Софи перехватило дыхание. Не собирается?
– Даже после моего признания? – спросила она.
– Расскажи мне, как это произошло.
На лице Софи мелькнула усталость.
– Зачем? Ты уже осудил меня.
– Я не имею права судить тебя, Софи. Я и сам совершил в жизни много ошибок. Я далеко не идеален. И в четыре часа утра меня осенило, что я не имею права требовать совершенства от тебя.
Она изумленно взглянула на него:
– Но…
– Вчера я испытал шок. И меня охватил гнев. Я вспомнил, через что пришлось пройти нам с Белиндой. Но мне хочется понять тебя.
Софи скрывала свой аборт гораздо тщательнее, чем изнасилование. Она никому не говорила о нем, но Лайаму, наверное, следовало рассказать об этом в первую очередь.
– Сколько лет тебе было тогда? – продолжал Лайам. – Почему ты сочла аборт наилучшим решением?
– Мне было восемнадцать. – Софи помедлила, сглотнув комок в горле. – Я находилась в тяжелом душевном состоянии. Мама умерла… Потом изнасилование… Кроме того, на руках у меня осталась двенадцатилетняя сестра. И в жизни моей не было места для ребенка. Все силы уходили на то, чтобы заработать деньги для себя и Эмми, а крошечный младенец потребовал бы постоянной заботы – и я не знала, как со всем справиться.
Ознакомительная версия.
