– Помедленнее, ты, грубиян, – проговорила она. Крепко держась за него, она попробовала ступать, -надеясь, что ноги удержат ее вес.
Ей доставило удовольствие сознание того, что ее близость его волнует, но одновременно она была потрясена тем, что его прикосновение все еще могло лишить ее всякой воли к сопротивлению.
Она понимала, что напряженная скованность его тела и неловкость, с которой он ее держал, были результатом ее близости. Зная, что он чувствует себя неловко, она смогла отбросить частично свой стыд оттого, что продолжала испытывать влечение к человеку, считавшему ее убийцей.
– Тебе нравится мучить своих пленников?
– Я уже говорил тебе раньше, что пленниц у меня не было.
– Ты должен был за годы своей работы арестовать десятки.
– Восемнадцать. И все мужчины.
– Кого ты пытаешься обмануть? Ты вчера полдня объяснял мне, как презираешь женщин, как они используют мужчин при любой возможности. Каждая из твоих жертв должна была быть женщиной. Больше никто не смог бы возбудить твое извращенное чувство справедливости.
Тринити отпустил ее и отступил на шаг. Виктория едва удержалась на ногах. Она подняла на него вопросительный взгляд и тут же об этом пожалела. Выражение его лица привело ее в растерянность. Впервые с того момента, как он взял ее в плен, он выглядел человеком, и человеком ранимым. На секунду ей даже стало его жаль.
– Ты первая женщина, которую я пытаюсь вернуть в тюрьму, – произнесен. – И второй раз я на это не соглашусь.
– Ты хочешь заставить меня поверить, будто у охотников за наградами есть совесть?
– Я не охотник за наградами! – прорычал Тринити. Виктория отпрянула от него, боясь, что он ее ударит.
Но в его глазах она прочла боль. Он мгновенно скрыл ее, но она не сомневалась: это была настоящая боль.
Укол раскаяния заставил Викторию заколебаться. Она накинулась на него, потому что была травмирована всей этой историей. Она не ожидала, что ранит его. Он казался таким неуязвимым.
Быстро оправившись, она возобновила атаку:
– Ты, наверное, собираешь сказать мне, что занимаешься этим бесплатно. Ради блага людей.
– Ты все равно не поверишь мне, если я так скажу.
– Ты же не поверил мне, когда я говорила, что не убивала своего мужа.
– Присяжные признали тебя виновной.
– Разве тебе не платят, чтобы ты привез меня обратно?
Для этого дела он был назначен помощником шерифа. Ему предложили соответствующее жалованье, но он отказался. Однако говорить ей об этом он не собирался.
Виктория восприняла молчание Тринити как признание вины.
– Ты профессиональный охотник за наградами...
– Зачем ты говоришь это?
– Ты делал это и раньше. У тебя, вероятно, заготовлены такие лагеря с припасами отсюда до Техаса. Ты занимаешься этим, потому что тебе это нравится.
– Как скажешь.
Она догадывалась, что он лишь притворяется равнодушным. Она почувствовала боль, скрытую под маской невозмутимости. Это ее удивило и расстроило.
– Почему ты этим занимаешься? – спросила Виктория. – Охотников за наградами никто не любит. У тебя не может быть ни дома, ни друзей. Ты изгой общества.
– Я не особенно люблю общество.
– Наверное, любая работа была бы легче, – продолжала она. – Ты должен все время быть в разъездах, спать на земле в дождь и холод, бегать от людей, прятаться, делать все тайно. Хуже того, тебя постоянно пытаются убить. Не только люди вне закона и индейцы, но и обычные честные граждане.
Тринити молча смотрел на нее. Лицо его ничего не выражало.
– Ты права, но не по той причине, о которой думаешь.
Виктория почувствовала удовлетворение, что вынудила его ответить, но ее удручила безысходность, прозвучавшая в его голосе.
– Твои «обычные честные граждане» – всего лишь ленивые бесхребетные трусы, которые прячутся в безопасных городках и бегут с жалобами к шерифам, когда кто-то украдет их деньги, или к правительству, если прогорят в том или ином предприятии. У скольких из них хватает мужества встретиться лицом к лицу с убийцами, которых я привозил в тюрьму? Ни у кого! Сколько из тех людей, что судили тебя, набрались храбрости и погнались за тобой, когда твой дядя выкрал тебя из тюрьмы? Ни один! Они все полагаются на меня или кого-то вроде меня, чтобы сделать работу, которую сами делать боятся, не умеют или просто не могут, так как слишком глупы.
Викторию потрясло, насколько же одинок он был в своей жизни.
– Ты почти такой же плохой, как те преступники, которых ты ловишь, – промолвила она. – Ты не совершаешь убийства, но отнимаешь у людей их мужество и самоуважение.
– Они уже утратили их. Поэтому им нужен я.
– Для чего? Чтобы защитить их от меня?
– Тебя осудили за убийство.
– Что дает тебе право решать, какой приговор следует привести в исполнение, а каким пренебречь?
– Ты была осуждена законным судом.
– Ты защищаешь людей от меня. А кто защитит их от тебя?
– Никто не нуждается в защите от меня.
– Я нуждаюсь.
– Тебе это было бы не нужно, если б ты делала то, что я прошу.
– Замечательно. Ты станешь хорошо обращаться со мной, если я не стану мешать тебе отвезти меня назад, чтобы меня повесили.
– Я всегда знал, что женщина способна так извратить истину, что мужчина вообще перестанет понимать, в чем она состоит. Но не встречал в жизни никого, кто мог бы сделать это так же ловко, как ты. А все сводится к тому, что ты преступница, а я нет. Вот и все. Если хочешь позавтракать, тебе лучше поесть сейчас. Или останешься голодной до ночи. У тебя есть десять минут.
Виктория была возмущена. Он отмахнулся от нее, как от мухи.
– Никто не может одеться, умыться и поесть за такое время.
– Тогда и не пытайся. Если хочешь сходить по нужде, можешь зайти за этот валун.
– Мне нужно больше уединения.
– Как знаешь, но теперь у тебя осталось только восемь минут.
–Ты дикарь!
– Полагаю, тебе так кажется. Но меня интересуют только две вещи: остаться в живых и доставить тебя к шерифу в Бандеру.
Тринити встал на колени и взял со сковородки кусочек бекона, затем он положил его на хлеб и протянул Виктории:
– Это последний кусок хлеба. По крайней мере, кофе горячий.
Виктория проигнорировала пищу.
– Я собираюсь переодеться и умыться.
– У тебя семь минут. Я пошел за лошадьми.
– Я еще не буду готова, когда ты их оседлаешь. Но она говорила это в пустоту. Тринити ушел. Бормоча себе под нос слова, неприличные для дамы.
Виктория взяла смену одежды и оглянулась, чтобы выбрать место для переодевания, но не нашла более подходящего, чем за валуном, указанным Тринити.
