— Я не обязана перед тобой отчитываться, — пробормотала она.
— Нет, не обязана, — вздохнул он. — А я и сам легко могу прочесть ответ в твоих глазах. Не понимаю я тебя. Сколько тебе лет — двадцать четыре? И ты…
— Двадцать пять, — поправила она.
— Пусть будет двадцать пять. — Он улыбнулся. — И у тебя еще не было романа. Почему?
— Наверное, я ни разу не встретила того, с кем бы мне хотелось…
— А в тот день, в лесу… — начал он.
— Это была ошибка, — торопливо прервала она.
Кенит коснулся рукой ее лица.
— Забавно, — улыбнулся он, — а я-то думал, что это лучшее решение, которое ты могла бы принять в жизни. Жаль, что мы не довели дело до логического завершения.
В глазах у Эвы стояли слезы.
— Я не хочу говорить об этом. Не могу. Не сегодня. Да и вообще, какая разница, был ли у меня мужчина, — пробормотала она сердито.
— И тебе все равно, что завтра Дэвид уляжется с тобой в постель?
— Ничего подобного, — проворчала она. — Мы с ним заключили сделку и не будем спать вместе. Ты ничего не знаешь.
— Знаю только то, чему сегодня сам был свидетелем. В саду. — Кен с укором взглянул на девушку. — Пора бы тебе поумнеть. Дэвид — шантажист. Почему же ты думаешь, что он сдержит свое слово?
Эва почувствовала, что все сильнее краснеет.
— Но у меня нет другого выхода, — прошептала она.
— Думаю, ты его не интересуешь. Его больше привлекают твои деньги!
— Откуда ты все знаешь? — начала злиться Эва.
Он поудобнее вытянул ноги на постели.
— В том-то и дело, что я ничего не знаю. Сначала ты мне рассказываешь, что любишь Дэвида, а потом — что не собираешься с ним спать. — Эва открыла рот, собираясь остановить Кенита, но он неумолимо продолжал: — Если ты его любишь, отчего ему приходится шантажировать тебя, чтобы заставить выйти за него замуж? Разве все дело не в угрозе семейной чести, о которой ты временами невнятно упоминаешь?
— Он не шантажирует меня, — прошептала Эва. — Я же сказала тебе, что преувеличила. Произошло небольшое недоразумение. Мы… мы все обсудили в саду, и теперь все в порядке.
— В порядке?! — зло воскликнул Кенит. — Значит, все прекрасно, завтра ты позволишь этому типу заниматься с тобой любовью? — Он привлек ее к себе, и руки его скользнули под тонкую шелковую ночную рубашку.
— Кен, не надо, уйди, пожалуйста, — задыхаясь, вымолвила она.
— Его ты тоже попросишь об этом? — безжалостно продолжал он.
— Я же сказала тебе, что не стану с ним этим заниматься, — в отчаянии выпалила она.
Глаза его казались теперь чернильными озерами.
— Вы именно об этом разговаривали сегодня в саду? — резко спросил он.
— Да! — ответила она.
Руки его соскользнули с ее плеч, оставляя за собой ощущение ледяного холода, — который, как она знала, скоро охватит ее сердце. Кенит снял пиджак, достал из внутреннего кармана длинный коричневый конверт и взглянул на Эву.
— Почему бы тебе не рассказать, чем же он угрожает вашей семье?
— Я не могу… — начала она, но Кенит раздраженно махнул рукой.
— Не хитри, — проворчал он, — ты думаешь, я глупее этого прожженного жулика Дэвида?
Эва завернулась в простыню, скорее чтобы прикрыться, а не согреться. Но, увидев, какими глазами смотрит на нее Кенит, девушка поняла, что даже пуленепробиваемый жилет ее сейчас не защитит.
— Ну? Я жду.
— Мне нечего тебе сказать, — пробормотала она.
Он бросил конверт на постель.
— У тебя какие-то устарелые представления о том, как надо спасать честь твоего отца. И ты еще надеешься остановить Дэвида? Чтобы он не рассказал всем, что твой отец занимается подлогами?
Эва ахнула:
— Откуда ты узнал?
Кенит пристально смотрел на нее безжалостными чернильными глазами.
— Я не читаю чужие мысли. Но ты не принадлежишь к числу умелых лгунов. Впрочем, ты не являешься и лучшим адвокатом из тех, кого я знаю.
— Да что тебе известно о моих талантах адвоката? — вспылила она.
На лице Кенита появилась злорадная усмешка.
— Да я же тот бедный ковбой, который должен был выразить тебе огромную благодарность за свое наследство, ты забыла? Беда в том, что ты даже не знала, что это за наследство, а когда…
— Ладно, ладно! — прервала его Эва. — Значит, я не произвела на тебя должного впечатления? Полагаю, мне не в чем тебя винить. Должно быть, я выглядела очень глупо. Но я была в состоянии стресса.
— Да, это я понял в то утро, когда тебе снился кошмар. Когда я вытащил из твоей сумки бумаги о завещании моего дяди, я нашел еще кое-какие интересные документы о попытках твоего отца обмануть свою клиентку.
Девушка смотрела на Кенита, будто пораженная громом.
— Разве эти документы все еще у тебя?
— Я их скопировал, — бесхитростно ответил он. — Мне хотелось хорошенько их изучить, чтобы ты не танцевала вокруг да около, вырывая волосы и вопя, что меня касается, а что нет.
— Тебя и вправду многое не касается, — выпалила Эва, безуспешно пытаясь выхватить бумаги.
— А вот тут ты ошибаешься, — ответил он. — Ведь завещание моего дяди составлял твой отец, откуда мне было знать, не обманул ли он своего клиента.
Обвинение Кенита подействовало на Эву, как ушат холодной воды.
— Это все, что тебя волнует, — деньги?
— Среди прочего и деньги, — согласился он. — А еще честность и порядочность в делах.
— Что ж, иди поищи их в другом месте! — закричала девушка.
— А ну-ка перестань шуметь, — сказал он строго. — Мы же не хотим, чтобы сюда сбежался весь дом.
— Ты, может, и не хочешь, — с вызовом ответила Эва, — а мне-то что? Я не сделала ничего такого, чего надо стыдиться.
Кенит придвинулся к ней поближе.
— Ничего?
— Ничего!
— А что будет, если я затащу тебя в постель? — плотоядно повел он глазами. — Конечно, сначала я разденусь. Как ты объяснишь, что произошло?
— Ты не посмеешь.
— Я уже снял пиджак и галстук, — пропел он мечтательно. — Что должно последовать за ними, как ты полагаешь, — брюки или рубашка?
— Кен, пожалуйста! — взмолилась девушка.
Он посмотрел ей в глаза, такие же синие, как у него.
— Извини. — Голос его стал мягче. — Но в деле о наследстве замешано куда больше людей, чем ты думаешь.
Эва непонимающе заморгала.
— Но мистер Трентон был ближайшим папиным другом, — взволнованно заговорила она. — Ты называл его пьяницей — может, он таким и был. Но я знала его всю свою жизнь, и мне он казался замечательным человеком.
— Может быть, — неохотно согласился Кенит. — Моя мать, видимо, преувеличивала. Извини, если я тебя огорчил своим недоверием.