— Нино, я тебя люблю, — прошептала она.
— Я тебя тоже люблю.
Хотя за солнцезащитными очками она не видела его глаз, она почувствовала его нежность по тому, как он убрал упавшую ей на лицо прядь волос и поцеловал в губы. Ему пришлось отвести взгляд с дороги. Поцелуй затягивался. Послышалось шуршание гравия, когда «фальконетта» съехала с асфальта.
— Нино! Осторожнее! — воскликнула Вера.
Рассмеявшись, он отпустил ее и вернулся на дорогу.
— Не волнуйся, дорогая, — с улыбкой произнес он. — Я рассчитываю добраться до цели в отличной форме.
Северо-западнее Милана они повернули в сторону Комо, и через полчаса озеро с таким же названием приковало к себе их взгляды. Окруженное со всех сторон пышной растительностью, оно было похоже на голубой бриллиант в обрамлении изумрудов. В его отбеленной солнцем и словно отполированной поверхности отражалось небо. Неожиданно показался катер, и за ним потянулся белый пенистый шлейф. Опадая, он сверкал серебром. Где-то зазвонили церковные колокола.
Въехав в город Комо, они потеряли из вида озеро, заслоненное тесно стоявшими домами, зато появилось великое множество машин, спешивших на уик-энд подальше от городской суеты. Дорогие кафе на побережье уже понемногу заполнялись туристами.
Выехав из города, они вскоре оказались на дороге, петлявшей между холмами. Над головой плыли белые облака, похожие на овец с ягнятами, жующих невидимую траву на небесах. Воздух был чист и свеж, и ветерок с озера ласкал кожу бархатными прикосновениями. Несмотря на ноябрь, вовсю цвели камелии.
— Ну, вот мы и приехали, — наконец объявил Нино, сворачивая на посыпанную гравием дорогу и выходя из машины, чтобы открыть тяжелые железные ворота.
Подобно вилле Воглиа, дворец графини был построен в эпоху Возрождения. Вера восхищенно смотрела на его симметричную красоту.
— Неужели мы будем тут вдвоем?
Нино окинул ее снисходительным взглядом.
— Ну да… если не считать слуги, кухарки и садовника, но их уже предупредили, чтобы они не очень-то попадались нам на глаза.
На берегу большого пруда в окружении аккуратных кипарисов стояло великолепное здание, разрезанное пополам галереей, откуда открывался вид на голубое озеро и такое же голубое небо.
Слуга появился неожиданно, словно материализовался из воздуха, и подхватил чемоданы, едва Нино остановил машину.
— Пожалуйста, оставьте вещи внизу, — попросил Нино. — Мы позвоним, когда они нам понадобятся.
Первое, что увидела Вера внутри, была мраморная лестница с перилами, украшенными коваными птицами и переплетенными листьями. Она была очень красива, но Вера сразу поняла, что птицы и листья были добавлены к ней в начале двадцатого столетия.
— Позвольте, синьора Манчини, — проговорил Нино, заключая ее в объятия. — Мой долг в качестве вашего мужа — отнести вас наверх на руках.
Прижавшись к нему и положив голову ему на плечо, Вера окончательно убедилась в том, что он принадлежит ей, и она имеет право искать у него отклик на свои радости и утешение в случае неприятностей. Теперь у них одна жизнь на двоих. И каждую ночь они будут засыпать в объятиях друг друга.
Боже, как же сильно она любит его!
Нино поставил ее на ноги, по-видимому, в хозяйской спальне, просторной светлой комнате с огромной венецианской кроватью и приоткрытыми окнами от пола до потолка, на которых висели раздувавшиеся ветерком с озера кружевные шторы. В старинной серебряной корзинке их ждали бутылка шампанского и два бокала. А сама комната была украшена большими букетами лилий и гортензий.
— Нино, я никак не могу поверить, что это на самом деле…
— На самом деле, дорогая. Я хочу смотреть на тебя. Ласкать тебя. Наслаждаться тобой.
Нежно, словно он раздевал ребенка, Нино расстегнул на Вере шелковую блузку. Потом наступила очередь юбки.
— Ах, Вера… Ты такая красивая, — прошептал он, сняв с нее кружевной лифчик и ласково коснувшись ее груди.
Под его легкими пальцами у нее мгновенно затвердели соски, подтверждая охватившее ее страстное желание, и ей опять показалось, сколь бы странно и невероятно это ни было, что они исполняют обеты, данные много веков назад. Теперь она твердо знала, что когда-то они любили друг друга, а потом с их любовью что-то случилось, и вот теперь она возродилась вновь. Иначе она никак не могла объяснить себе того всепоглощающего желания, которое каждый раз испытывала, приближаясь к нему, и которое ощущала едва ли не с первой их встречи.
Когда на Вере осталось лишь одно массивное кольцо, подаренное ей на свадьбу и специально для нее заказанное у миланского ювелира, она не стала прятаться от взглядов своего мужа. Я — хлеб для твоего насыщения, я — мед для твоего наслаждения, думала она, повторяя слова, которые услышала в одном из видений, пришедшем к ней из глубины веков.
Но сейчас ей было не до видений. Она не хотела больше ждать.
— Нино, пожалуйста… разденься, — попросила она.
Мужчина, которого она любила, с удовольствием принялся исполнять ее просьбу. Он сбросил туфли, а потом в ближайшее кресло полетели спортивный пиджак, рубашка, брюки. Сильный, загорелый, он предстал ее глазам в расцвете своей мужественной красоты. Более того, он желал ее не меньше, чем она его, и теперь она могла окончательно убедиться в этом.
Она прильнула к нему, обвила его бедра руками и принялась со страстью ласкать каждую клеточку его тела, отданную ей во власть. А потом посмотрела ему в глаза и, увидев, как они сверкают счастьем, прошептала:
— Ты очень красивый. Люби меня…
Застонав, он стремительно поднял ее, так что ее волосы упали ему на лицо, и принялся целовать окаменевшие груди. Она чувствовала, что с каждым его прикосновением льнет к нему все сильнее и самозабвеннее. Я буду колодцем, мысленно обещала она ему, глубоким и полноводным. Бездонным, как вселенная.
Вера понятия не имела, сколько прошло времени. Собственно, время в нормальном, общепринятом смысле перестало для нее существовать. Она знала только одно. Нино и она неразделимы. Они соединились, и теперь навечно будут частью друг друга. Ей хотелось, чтобы он заполнил ее всю, и она активно помогала ему в этом.
О да, мысленно говорила она, еще, еще, я хочу тебя, будь во мне, будь моим, я никогда не смогу пресытиться тобой.
Как ни жаждали они дойти до конца, до того предела наслаждения, к которому стремились, они не торопили мгновения, познавая друг друга, растворяясь друг в друге, приближаясь к той черте, за которой уже нет отдельно физической близости, а есть соединение двух человеческих половинок в одно неделимое целое.
Вера закрыла глаза и отдалась на волю своих чувств, уносивших ее в волшебное царство наслаждения, в котором нет ничего, кроме ласк любимого мужчины.
Наконец рухнули последние преграды, и Вера потеряла над собой контроль. Выгибаясь в пароксизме страсти, отдавая и беря, она шептала:
— Да… да… да!
Шепот перешел в крик, и сердце готово было выскочить у нее из груди, когда он присоединился к ней в последних конвульсиях наслаждения. О большем нельзя было и мечтать.
Потом их потянуло в сон, и, накрывшись искусно вышитой простыней графини, они проспали час или два, пока их не разбудил тихий стук в дверь.
— Прошу прощения, синьор Манчини, прошу прощения, синьора Манчини, — услыхали они извиняющийся голос слуги. — Уже пять часов, и мне пора уходить. Семейные обязанности… Как быть с чемоданами?
Несомненно, его ждала подружка, с которой он хотел провести уик-энд, и Нино не стал его мучить, приказав принести вещи наверх. После его ухода Нино потянулся и поцеловал Веру в щеку.
— Что скажешь, если мы выпьем немножко шампанского и попросим принести нам ужин? А потом я опять буду тебя любить.
Однако посреди ужина он вновь увлек Веру в постель. Правда, они опять вернулись к столу, но ненадолго. Довольная, счастливая Вера спала всю ночь без снов и проснулась утром, когда солнце уже залило золотым светом спальню, отчего смятые простыни как будто еще ярче сверкали белизной.
