Раз уж ей пришлось потратить столько сил на поиск этого кафе, надо получить от него максимум удовольствия.
В дальнем углу молодой пианист наигрывал медленную, грустную блюзовую мелодию. Но Камиль и так чувствовала себя одинокой и расстроенной, поэтому решила почитать занятные записочки, в изобилии прикрепленные к серой обивке стен. Заинтригованная, она подалась вперед.
Среди общего беспорядка ей бросилась в глаза выцветшая фотография, одна из тех, что обычно вклеивают в документы. На ней было написано «Джулиан, Англия». Рядом висела золотистая фольга, на которой розовыми чернилами было выведено «C'est la vie la Paris»[2]. Какой-то Тобиас из Швеции оставил набросок довольно откровенного изображения полуодетой женщины, опершейся на стойку бара.
Камиль как раз собиралась переключиться на открытку от «Пола и Паскаля», когда зазвонил ее мобильный. В ту же секунду к ней подошел официант с заказанным бокалом вина.
— Спасибо, то есть merci[3], — поблагодарила она официанта и положила несколько монеток евро на тарелку. Ее телефон остался в кармане пальто, которое теперь висело на спинке ее стула. Она ощупывала карманы несколько секунд, прежде чем сумела отыскать мобильный.
— Да. То есть bonjour[4].
— Это Камиль Дэверо?
Мужской голос в трубке, по-австралийски тягучий, показался ей очень знакомым.
— Джонно? — Девушка судорожно ловила воздух ртом. — Как… как у тебя дела?
— Хорошо. Спасибо. У тебя как? Как там Париж?
— Париж… очень красив. — Она была так рада поговорить с ним, что с трудом подбирала слова. — Тут все такое… такое…
— Французское? — подсказал Джонно.
Она рассмеялась.
— Да, точно. Париж очень французский город. Джонно, ты даже не представляешь, какое счастье говорить с тобой. — Как только слова слетели с ее губ, Камиль ощутила, что густо краснеет. Она не хотела, чтобы он услышал в ее тоне радость. Ведь именно она его бросила. Надо соответствовать выбранной роли.
Но он застал ее врасплох. Поэтому она не успела собраться с мыслями. Девушка страдала от одиночества и очень скучала по дому, который был так далеко. А еще ей было жаль отца. Ей хотелось, чтобы Джонно оказался рядом.
Но слава богу, он был далеко. Иначе она бросилась бы ему на шею и все испортила бы, выставив себя к тому же полной идиоткой. По телефону говорить гораздо безопаснее, зная, что он сейчас на другом конце света. Она представила его сидящим за письменным столом в кабинете в «Райской долине».
Ей сразу захотелось домой, что было глупо. Ведь она видела мысленно не свой, а его дом. Вот Джонно устроился за дубовым столом, рядом лежит стопка отчетов с фондовой биржи в красной папке. У него за спиной в углу — компьютер, в котором хранятся все файлы. На стене справа — карта пастбищ «Райской долины» с планом использования участков и указанием тех, которые надо оставить под парами.
Из окна открывается чудесный вид на склон, поросший травой, сбегающий к пруду, в котором плещутся черные суетливые утки и крикливые гуси…
— Ни за что не угадаешь, где я сейчас, — сказала Камиль.
— И где же?
— В том кафе, о котором ты рассказывал мне. На Монмартре.
— Правда? И как оно тебе?
— Я только что пришла. Но по-моему, здесь очень мило.
— Согласен с тобой. А с отцом уже повидалась?
— Да.
Джонно молчал, как будто ждал, что она скажет что-то еще.
— И как он? — наконец спросил.
Камиль вздохнула.
— Папа очень печален. Знаешь, мне так больно видеть, как он постарел. Он плохо себя чувствует. Но главное, папа очень одинок.
— Мне жаль. — В его голосе слышалось подлинная забота. Слезы полились по ее щекам. Она вдруг ощутила такое же пронзительное одиночество, которое изводило ее отца. Камиль отдала бы все на свете, лишь бы очутиться рядом с Джонно и дотронуться до него.
Как же ей не хватило его сейчас! Зачем, ну зачем она прогнала его из своей жизни? Ей было бы намного легче, если бы его крепкая рука обняла ее за плечи.
Девушка перевела дыхание и только тогда смогла снова заговорить:
— Папа очень скучает по маме. И говорит, что всегда скучал. Мне невыносимо видеть, как он страдает от одиночества. Это тяжело, — продолжила девушка. Она сделала глубокий вдох. — Я пытаюсь уговорить его поехать со мной в Австралию.
— Отличная идея. Если потребуется помощь, скажи.
Изумленная, девушка пробормотала слова благодарности.
— А как ты сама? — спросил он. — Наслаждаешься отдыхом?
— Ага.
Камиль сказала почти правду. Она действительно собиралась наслаждаться и развлекаться.
Девушка бросила взгляд на стену рядом с собой, где изобиловали многочисленные записки от тех, кто сумел найти радость в Париже, самом романтичном городе мира. Все, начиная с завтрашнего дня, буду жить полной жизнью, решила она.
— У меня тут целый список традиционных достопримечательностей.
— Что-то не слышу в твоем голосе энтузиазма.
— Я… тебе показалось. Я… — Ее глаза рассеянно шарили по стене, где что-то знакомое привлекло ее взгляд. Неужели ей почудилось? Или все-таки нет?
На какое-то мгновенье ей показалось, что среди листков мелькнуло ее имя. «Камиль…», написанное твердым почерком. Она еще раз пробежала глазами по запискам.
— Камиль? — позвал Джонно в трубке.
Да, вот оно. «Камиль».
Ну и что? В Париже полно девушек с таким именем. Камиль, Моник, Франсин…
Но было что-то такое в этом почерке…
О, Господи! О, Господи!
— Камиль, ты что молчишь?
Девушка читала записку на стене.
«Камиль. Ты нужна мне. Я хочу, чтобы ты была со мной. Пусть все будет так, как ты захочешь, лишь бы ты осталась рядом.
С любовью, Джонно.»
Ее сердце дернулось, замерло и снова дернулось. Она чуть не выронила телефон.
— Джонно, — прошептала Камиль.
Ответа не было.
Ее лицо горело. Внутри все клокотало. Ее охватила дрожь. По щекам полились слезы.
Что происходит? Вряд ли это совпадение. Вряд ли та записка написана другим Джонно для другой Камиль. Но как листок оказался здесь? И именно рядом с тем столиком, за который она села? Ведь Джонно сейчас дома в Муллинджиме, в другом полушарии. Может быть, он послал записку по почте? И попросил кого-то прикрепить ее к стене в кафе?
Она поднесла телефон к уху.
— Джонно, ты слышишь?
— Да.
— Мне кажется, я схожу с ума. Здесь на стене записка, адресованная девушке, моей тезке, парнем по имени Джонно.
— А что в этом такого необычного? — Ей показалось, что в его голосе появились веселые нотки.
