Ровена подумала о том, что миссис Карстейз — лишь одна из немногих, кто злоупотребляет добросердечием ее отца.
Мистер Уинсфорд был для жителей деревни не только врачом, но и своего рода исповедником, а иногда Ровена поддразнивала его, говоря, что он почти что успел стать и предсказателем судеб.
— Они слишком многого хотят, — возмущалась девушка. — Пора уже нашему ленивому викарию освободить тебя хотя бы от выслушивания всех наболевших вопросов.
— Люди доверяют мне, — робко защищался доктор Уинсфорд. — Я не должен обманывать их ожиданий, Ровена.
Поднимаясь с подносом наверх, Ровена думала о том, что теперь, когда умерла ее мать, отец еще глубже погрузился в работу, отдавая ей все свои силы и время.
Девушка была уверена, что отец делает это еще и потому, что, занимаясь любимым делом, он отвлекается от мыслей о покинувшей его навсегда любимой жене. Смерть ее оставила в душе его саднящую пустоту, которую не могли заполнить даже дети.
Ровена знала, что отец любил ее, полагался на нее, но никогда, как бы ей этого ни хотелось, она не сможет заменить умершую мать. Когда умерла миссис Уинсфорд, для доктора словно погас светоч, освещавший его жизненный путь.
Смерть миссис Уинсфорд была неожиданной и, как часто думала Ровена, совершенно нелепой.
Казалось, холодной промозглой зиме не будет конца, у матери начался кашель, который все усиливался, несмотря на то, что для лечения использовали различные домашние средства.
В доме было холодно, потому что они не могли позволить себе лишний фунт угля, денег не всегда хватало даже на еду.
Оглядываясь теперь назад, когда уже ничего нельзя было изменить, Ровена понимала, что мать отказывала себе во многом ради того, чтобы мужу и детям доставалась львиная доля их скудных трапез.
Кашель становился все сильнее, и вскоре выяснилось, что у миссис Уинсфорд развилась тяжелая пневмония. Не имея сил, чтобы противостоять болезни, несчастная женщина на глазах угасала и тихо скончалась, оставив семью, потрясенную внезапным горем.
— Если бы все заплатили тебе то, что должны, папа, — с горечью сказала Ровена после похорон, — я уверена, что мама была бы жива.
Отец ничего не ответил, и она не стала больше поднимать в их разговорах эту тему.
Но Ровена твердо решила, что никогда больше не позволит пациентам, которые не стеснены в средствах, улизнуть, не уплатив по счетам.
Местные состоятельные жители, а их было не так уж много, были обескуражены, получив написанные аккуратным почерком Ровены письма, где перечислялось, сколько визитов нанес им доктор, с просьбой оплатить его услуги как можно скорее.
Когда это не подействовало, Ровена не постеснялась наведаться к неплательщикам лично.
— Должна сказать вам, мисс Уинсфорд, — не без ехидства заметила жена мясника, — что ваш отец никогда в прошлом не доставлял нам такого беспокойства.
— И в результате, миссис Питт, мы часто ходим голодными, — парировала Ровена, решительно вскинув подбородок.
Жена мясника застыла в изумлении.
— Неужели это действительно так, мисс Уинсфорд?
— Уверена, что ваш муж подтвердит вам, миссис Питт, что за последнюю неделю мы ни разу не заказывали мяса. И это лишь потому, что у нас нет денег, чтобы за него заплатить.
Жена мясника тут же расплатилась, так же поступили и еще несколько преуспевающих обитателей Литл-Поувик, но у большинства пациентов ее отца просто-напросто не было ни пенни.
Хотя доктор Уинсфорд тратил на бедняков куда больше времени, чем на богачей, это была чистой воды благотворительность.
Иногда, однако, девушка не могла удержаться от мысли, что благотворительность должна начинаться в собственном доме, особенно когда она перебирала свой скудный гардероб и вспоминала, что вынуждена тратить каждую секунду свободного времени на то, чтобы шить или чинить одежду для брата и сестер.
Войдя в спальню, Ровена поставила на маленький столик у окна поднос с чаем.
Доктор, с закатанными до локтей рукавами, как раз накрывал пациента одеялом.
— Я принесла тебе чаю, папа.
— Спасибо, — рассеянно ответил доктор.
— С ним что-то серьезное? — спросила Ровена.
— Мне нужно время, чтобы выяснить это, — ответил доктор. — Кажется, сломаны два или три ребра, ушиблен живот. Трудно сказать, что еще повреждено внутри.
— Ты имеешь хоть какое-то представление о том, кто это может быть?
— Да. Его конюший сказал мне. Это маркиз Свейн.
— Маркиз Свейн? — Глаза Ровены широко раскрылись от удивления. — Тогда он наверняка живет в Свейнлинг-парке, в огромном особняке близ Хэтфилда?
— Да, именно там, — подтвердил доктор.
— Что ты собираешься делать с ним? — поинтересовалась Ровена.
— Его конюший, который не пострадал в дорожном происшествии, поехал домой сообщить, что случилось с его хозяином. Думаю, в скором времени секретарь маркиза или кто-нибудь другой свяжется с нами, хотя я уверен, что больного не стоит трогать с места до осмотра специалиста.
— Специалиста? — Ровена не могла скрыть своего удивления. — Но где же мы найдем тут специалиста?
— Несомненно, за ним пошлют в Лондон, — ответил доктор Уинсфорд. — Думаю, что их не остановят никакие расходы — ведь речь идет о маркизе.
Говоря все это, доктор улыбался дочери, и улыбка эта словно бы освещала изнутри его усталое, изможденное лицо.
Нелегко было разглядеть в осунувшемся, постаревшем докторе прежнего симпатичного молодого человека, но тех, кто знал его в прежние годы, нисколько не удивляло, что все дети Уинсфордов так хороши собой.
— Не надо так беспокоиться, дорогая, — продолжал доктор. — Я уверен, что благородный маркиз пробудет у нас недолго, и, честно говоря, чем скорее он окажется в руках опытного специалиста, тем лучше.
— Сомневаюсь, что это будет для него лучше, папа, — возразила Ровена. — Ты знаешь не хуже меня, что обладаешь «волшебными руками» — так называют это твое качество люди. Сомневаюсь, что какой-то там специалист из столицы сможет сделать для маркиза больше, чем ты.
— Хотелось бы мне, чтобы ты была права, — ответил доктор. — Но я прекрасно знаю предел своим возможностям.
Маркиз лежал с закрытыми глазами и пытался сообразить, где находится.
Он чувствовал себя невероятно слабым и усталым, но туман, который, казалось, наполнял голову и мешал ему сосредоточиться, уже немного рассеялся, и маркиз начал улавливать звуки, а потом догадался, что в комнате кто-то есть.
Он не в состоянии был открыть глаза, но каким-то шестым чувством маркиз знал, что это была женщина, которая почти неслышно двигалась по комнате. Даже когда она не поправляла ему постель или не прикасалась теплыми и нежными руками, он ощущал рядом ее присутствие.
Маркиз почувствовал, как ему просунули под затылок руку и осторожно приподняли голову с подушки. Затем губ его коснулся краешек чашки.
— Постарайтесь попить немного, — мягко произнес женский голос.
Маркиз беспрекословно повиновался, сознавая, что он уже не в первый раз подчиняется этому голосу.
Проглоченная им жидкость была сладкой и вкусной. Маркиз понял вдруг, что очень хочет пить и у него саднит горло. Он отхлебнул еще немного и с усилием проглотил.
— Очень хорошо, — похвалил тот же голос. — Теперь постарайтесь уснуть, а чуть позже я принесу вам бульона.
— А почему мне нельзя немного бульона? — спросил чей-то писклявый голосок.
Маркиз догадался, что в комнате присутствует ребенок.
— Лотти, сколько раз я говорила тебе, что нельзя входить в эту комнату, — побранила девочку обладательница тихого голоса.
— Но мне нравится смотреть на него, — дерзко ответила Лотти. — Гермиона говорит, что он выглядит, как поверженный гладиатор. Мне кажется, она влюбилась в него.
— Ты не должна говорить такой ерунды! Сейчас же иди вниз, иначе ни ты, ни Гермиона никогда больше сюда не войдете. Это понятно?
— Я думаю, что ты просто эгоистка, Ровена. Хочешь оставить его для себя, — заявила Лотти. — Нам тоже нравится на него смотреть.
— Сейчас же ступай вниз! — приказала Ровена, по-прежнему не повышая голоса.
Очевидно, Ровена обладала непоколебимым авторитетом, потому что через секунду маркиз услышал шаги спускающейся по лестнице Лотти. Ровена, удалив девочку из комнаты больного, закрыла за ней дверь.
Очень медленно, опасаясь, что само усилие, которое требуется, чтобы поднять веки, снова вызовет невыносимую боль, которую он так хорошо запомнил, маркиз открыл глаза.
И увидел, как, впрочем, и ожидал, что находится в незнакомой комнате.
Возле умывальника виднелась стройная фигура девушки, моющей чашку, из которой он только что пил.
Она стояла спиной к кровати, и, вспомнив, как мягко звучал ее голос, как нежно она приподняла его голову, давая питье, маркиз вдруг поймал себя на том, что с нетерпением ожидает, когда девушка обернется, чтобы увидеть ее лицо.
