Прошу вас, простите мне мой эгоизм — вы тоже потеряли сестру. Только возраст позволяет мне обратиться к вам с этой просьбой. Вы юны, у вас вся жизнь впереди. Вам трудно, слишком рано нести ответственность материнства за ребенка вашей сестры. Вы в начале пути, вам нужно еще быть свободной…
Энн чувствовала горе и надежду в каждой строчке. Ее сердце разрывалось. Что делать? Что лучше? Действительно ли у Ари есть готовый дом с бабушкой, ждущей и любящей его? Будет ли это лучше того, что она может дать племяннику, или только богаче? Ребенок нуждается в любви и защите чувств, в эмоциональной безопасности. Это гораздо важнее материальной стороны.
Для Энн в детстве Карла была такой защитой. После смерти матери Карла стала стеной, ограждающей от неопределенности и изменчивости мира, она помогала ей постепенно входить в него.
А чего бы хотели для своего малыша родители Ари? Ее сердце сжалось: она знала ответ.
Андреас, без всяких сомнений, хотел бы, чтобы его сын рос в его семье, с его любящей матерью, о которой он говорил всегда с любовью и привязанностью. Она вспомнила и слова Андреаса о том, что мать обрадуется, узнав об их с Карлой ребенке, распахнет внуку свои объятия и свое сердце.
А Карла? Чего хотела бы ее сестра? И на этот вопрос Энн знала ответ, хотя это знание отзывалось в ней болью. Всю свою короткую жизнь Карла стремилась к богатству, думая, что оно и есть счастье. Конечно, она многое отдала бы, чтобы сын занял свое место в клане Теакисов.
Она отдала больше. Она отдала жизнь.
Как я могу держать сына Карлы вдали от ее мечты для него? Как я могу?
Безжалостная логика не позволяла Энн найти причины не расставаться с любимым малышом.
Ари вырастет. Семья Теакис сможет подготовить его к жизни в этом мире лучше, чем Энн с ее скудными возможностями. Он имеет на это право.
Есть еще одна причина отдать Ари Теакисам. Ее не проигнорируешь. Неслыханное предложение Никоса Теакиса невозможно игнорировать. Миллион фунтов. Так много денег. Как можно сказать «нет»?
Никос стоял, как и несколько дней назад, в тусклой гостиной Энн Тернер, мрачно наблюдая, как она подписывает документы, отказываясь от опекунства. Когда она поставила последнюю подпись и неуверенно встала, он позволил себе удовлетворенно улыбнуться.
Энн заметно вздрогнула, как от боли. Юрист убрал бумаги в портфель. У двери молодая няня держала на руках Ари. На секунду чувства так овладели Энн, что она чуть не выхватила у нее своего обожаемого малыша. Нет, нет, не отпускать его! Никогда! Слишком поздно. Няня, с сочувствием посмотрев на Энн, последовала за юристом.
Никос задержался в дверях. Энн Тернер вцепилась в спинку стула. Ее лицо было абсолютно бескровным. Он нахмурился, потом его лицо просветлело.
— Теперь можете получить деньги по чеку, мисс Тернер, — он произнес это мягко, но как будто хлестнул кнутом.
Презрение не задело Энн — она была за пределами досягаемости. Для всего. Кроме стона или протяжного крика. Он звучал в ней почти ощутимо. Не смолк и тогда, когда за Никосом Теакисом захлопнулась дверь. Он будет звучать в ней еще годы и годы.
Спустя четыре года…
Энн изучала всевозможные игрушки в заполненном детьми и родителями знаменитом лондонском магазине игрушек. Большинство из них стоили довольно дорого, но среди них попадались очень интересные. Удивительно снова оказаться в Англии. Она не была здесь с момента, когда взяла чек Никоса Теакиса и отдала ему Ари.
Четыре года, а вина все так же мучила ее. О, Карла, правильно ли я поступила? Скажи, что Ари любим, и счастлив.
Как хотелось бы прижать его к себе…
Узнала бы она его сейчас? Из всех запретов Никоса Теакиса труднее всего выносить невозможность увидеть малыша.
Воспоминание об этом человеке всегда вызывало в ней содрогание. А как он смотрел на нее, когда давал ей чек…
Но нельзя все время мучить себя. Хотя бы на время нужно запрещать себе эти черные мысли.
Вдруг голос в толпе привлек ее внимание:
— Ари, дорогой, говори по-английски, Помни, мы в Англии.
Очень медленно Энн повернула голову. Рядом с ней толпились дети, с восторгом разглядывая большую игрушечную железную дорогу с движущимися вагонами и поездом. Маленький мальчик с двумя женщинами стоял прямо перед Энн.
— Дядя Никки покупает мне этот поезд! — донесся до нее возбужденный детский голос.
Одна из женщин, та, что моложе, с улыбкой повернулась к мальчику. Увидев ее в профиль, Энн задохнулась и схватилась за горло. Даже через четыре года она мгновенно узнала няню, которая уносила Ари. Значит, мальчик… должно быть…
Она была близка к обмороку. Кажется, и няня узнала ее. Вторая женщина, постарше, увидев, как изменилось у спутницы выражение лица, тоже обернулась.
Бабушка Ари! Наверняка! Дама была элегантна, красива — с некоторым оттенком болезненности. Она улыбнулась Энн, потом нахмурилась и спросила что-то няню. Та кивнула. Дама направилась к Энн:
— Простите, пожалуйста, но… возможно… Вы чем-то напоминаете моего внука.
Энн молчала, горло сжал спазм. Вдруг в ее поле зрения попала другая фигура — высокого человека в черном кашемировом пальто. Он шел от кассы к прилавку, ища кого-то взглядом. Увидев Энн, он замер.
Она раздумывала секунду, потом чуть шагнула к женщинам:
— Да, я Энн Тернер, тетя Ари.
Дальше все происходило одновременно и будто в тумане. София Теакис радостно простерла руки, чтобы обнять Энн. Рассерженный Никос Теакис бросился к ним, желая помешать знакомству, но опоздал.
София Теакис повернулась к сыну:
— Никки, невероятно! Это тетя маленького Ари!
— Действительно невероятно, — пробурчал Никос почти с угрозой в голосе.
Но София Теакис его не слышала. Она потащила Энн к своему внуку и что-то сказала ему по-гречески. Энн впилась взглядом в маленького мальчика, которого когда-то видела крошечным.
Лицо малыша расплывалось в ее глазах — мешали слезы. Энн присела на корточки и сжала его маленькие ручки.
— Привет, Ари, — как можно спокойнее сказала она.
— Иа-йа говорит, что ты моя тийа. Но у меня нет тийа. У меня только тиос, дядя Никки. Ты вышла замуж за дядю Никки? Тогда ты будешь моя тийа, — логично рассудил мальчуган.
Энн качнула головой. Бабушка сказала еще что-то по-гречески.
— Но у меня больше нет мамы. Она и мой папа живут на небесах.
— У твоей мамы была сестра. Это я, Ари, — сказала Энн охрипшим от волнения голосом.
