Уже глубоким утром Стефан понял, что нужно остановиться. Иначе можно сойти с ума.
Нет, он не пресытился ею. Скорее, наоборот: жажда усилилась во сто крат, как под очень сильным микроскопом.
Он впадал в зависимость, как от наркоты. Поэтому сбежал на кухню, чтобы отрезвиться кофе. Элина спала, обессиленная. Во сне она выглядела очень юной и невинной. Такой, что у Стефана невольно сжималось сердце.
Хотелось её спрятать ещё понадёжнее и подальше, чтобы никто не посмел обидеть. Она ведь такая ранимая и тонкая. Беззащитная. Её так легко сломать. Стефан, как никто знал, как быстротечны человеческие жизни и как жестоко их могут оборвать.
Он не хотел повторения. Не желал больше терять. Очень хотелось жить, дышать, наслаждаться, любить… Но он боялся. Иррациональный невольный страх. Подспудное ожидание беды. Чувства, от которых не так просто избавиться.
Именно поэтому легче ничего не ощущать. Иметь кусок льда вместо сердца. Не впускать в свою жизнь других людей.
Но вольно или невольно он уже впустил эту девочку, что доверяла ему, смотрела восторженно, искренне, открыто.
В ней таилась какая-то загадка. Возможно, боль. Кто знает, что пришлось ей пережить? Стефан намеренно не копался в её прошлом, хотя, как только Элина остановила на себе его взгляд, он проверил её. По-другому сделать не мог. А теперь не было желания копаться и рыть вглубь. Если захочет, она сама ему всё расскажет.
Откровенность за откровенность. Он почти готов быть с ней честным и открытым, насколько это вообще возможно.
Горький кофе приводит в чувство. Стефан берёт в руки телефон, который отключил вчера, чтобы не тревожили и не отвлекали. Его девочка достойна уважения. А с вечными звонками по делу и без — это невозможно.
Телефон мелодично звякает, принимая смс и сообщения о пропущенных звонках. Стефан поспешно ставит гаджет на беззвучный режим. Элина недавно уснула, пусть отдохнёт. Он не хочет её тревожить.
Телефон тут же звонит. Влад. Стефан выдыхает воздух и, прикрывая глаза, отвечает на звонок.
— Да, — говорит он в полголоса.
— Ты где, мать твою, пропал? — то, что Влад ругается, говорит, что он на взводе.
— Были дела, — не вдаётся в подробности Стефан. О том, что с ним происходит, он не готов говорить даже с Владом.
Он не привык делиться. Личным — тем более.
Странно, наверное, но с Владом говорить об Элине хотелось меньше всего. С человеком, с которым Стефана связывали запутанные, непростые, но очень прочные отношения — и дружеские, и деловые.
Если можно так сказать, то они составляли единый организм. Пусть странный, неидеальный, местами уродливый, но спаянный воедино, как два тела сиамских близнецов: порознь невозможно, не разорвать общие вены и артерии, а вместе…
Как яд на кинжале, горчила и отравляла их дружбу тайна, которую Стефан нёс в себе долгие годы и не хотел, чтобы однажды она вылезла наружу и стала причиной взрыва, после которого не выжить.
— Ты мне нужен, — доносится до него голос друга. — Это нетелефонный разговор. Давай встретимся и поговорим.
— Хорошо, — бросает Стефан взгляд на часы. — Через час, на нашем месте.
— Нет, — голос Влада звучит резко, и у Стефана невольно сжимается сердце. Это плохо, что он снова его чувствует. Это хорошо, что он всё же живой, не превратился в робота. Имя этому чуду — Элина.
У Стефана есть теперь за что бороться. И он сделает всё, чтобы любые неурядицы обошли её стороной. А для этого ему нужно жить. И, чёрт подери, меньше всего ему сейчас хочется сдохнуть, хоть было время, когда он молил о смерти.
Но уж если Бог так долго думал и не внял его мольбам, то, возможно, уготовил ему другую судьбу. Сейчас Стефан на это надеялся. Жить хотелось, как никогда.
Он забыл, как это — быть сентиментальным. Выжег в себе всю слабость и впечатлительность, тонкость души и умение сострадать. Вместо этого в нём появились и выросли какие-то звериные инстинкты: расчётливость, трезвый острый ум, чутьё, граничащее с паранормальностью. Оно его никогда не подводило. И сейчас он ощущал опасность. Не потому что Влад нервничал.
Стефан давно научился читать человеческие эмоции по тембру голоса, по особенностям речи, блеску глаз или повороту головы. Но помимо этого он умел предчувствовать и просчитывать все возможные варианты развития событий, риски, что грозили ему или его делам.
Впервые за долгое время ему хотелось послать всё к чёрту. Позволить себе дышать. Поэтому первое, что он сделал, написал записку Элине.
Да, вот так старомодно — ручкой по бумаге, своей собственной рукой.
Никаких соплей, нет.
«Вернусь, как смогу. Жди меня».
Надо заказать цветы. Много цветов. Элине понравится. Она утончённая, ценит красоту. Ей будет приятно. И ему тоже. И что-нибудь ещё, личное, настоящее, не дежурное. Но об этом нужно подумать.
Стефан не удержался — поцеловал её. Почти целомудренно — в нежную щёку. Очень легко — только чтобы снова уловить аромат её кожи, тепло, сонную податливость.
А она потянулась к нему, словно ждала знака. Обвила руками шею.
— Уже уходишь? — спросила, нежно улыбаясь.
— Дела, — кратко ответил Стефан и провёл кончиками пальцев по оголённому плечику.
— Тогда поцелуй меня, Стефан, — впечаталась в него грудью, прижалась открыто. Так, что он почувствовал горошины её сосков сквозь рубашку.
И он поцеловал. Неистово, глубоко. Ласкал языком её рот, засасывал губы, наверное, раня нежную кожу.
Не мог оторваться, отказать себе в такой малости.
Элина откликнулась — горячая, только его девочка. Раскрылась, застонала, потребовала большего, и он не смог противиться. Да и не хотел.
Её руки сорвали рубашку с его плеч. Её пальчики торопливо расстёгивали брюки.
— Возьми меня, будь моим, — шептали горячечно Элинины губы, а у Стефана словно предохранители сгорели — брал, вкладывая в каждое движение всё своё неистовство.
— Да! Вот так! — выкрикивала Элина хрипло, извивалась под ним, кончая. Кричала надсадно, а он бился в ней, как одержимый, и всё ему было мало, мало, бесконечно мало…
Хотелось добраться членом до неизведанных глубин, познать её суть. Через страсть раствориться в её атомах, запечатлеться в её нейронах, стать необходимостью, глотком воздуха, без которого ей не дышать, не жить, не существовать… Чтобы и она чувствовала ту же жажду, тот же огонь, что сжигал его дотла.
Элина снова кончала, плакала и содрогалась, кусая губы, а он всё не мог остановиться.
«Люби меня! — кричал он душой. — Пусть оргазм получает не только твоё тело, но и душа! Впусти меня глубже! Туда, куда нет никому ходу, где буду только я, единственный!»
Но с губ его не сорвалось ни слова, ни стона. Даже когда он наконец-то получил разрядку, марая её нежный белый живот сперматозоидами, что однажды подарят жизнь их ребёнку… Его и Элины.
В тот миг Стефан знал: хочет и боится этого. Впервые он хотел продолжения. Желал оставить след. И в то самое мгновение он понял и принял своё существование, которое отторгал после смерти родителей.
Они ушли не зря. Не канули в безвестность. Он, Стефан, их след на этой жестокой сумасшедшей Земле…
Глава 4
— В общем, поставки сорвались, — хмуро пояснял ему Влад. — Нужно кланяться. Вырулить, чтобы не всё пропало.
Они рисковали вместе. Это был какой-то кураж — объегорить всех. Проворачивали незаконные сделки и плевали на людей и законы.
Все эти махинации больше заводили Влада. Нельзя сказать, что Стефан шёл у него на поводу и позволял творить чёрт знает что, но Влад имел его молчаливое одобрение и гениальные мозги, что разрабатывали схемы денежных рискованных вливаний.
Объяснялось это двумя причинами: у Влада был капитал, которого на момент их второго воссоединения не было у Стефана; Стефан Владу задолжал. Не деньги. Кое-что другое. Может, поэтому он до сих пор не сказал «стоп».
До сегодня Стефан если и не одобрял некоторых заскоков Влада, то молчал. По большому счёту, они оба уже прочно стояли на ногах. А всё, что делалось сверх того — излишества, некая болезнь, жажда риска. Как любовь Влада, например, к оружию.
