– Брак? Но тебе всего восемнадцать. Ты в сентябре пойдешь учиться в университет. Ты слишком молода.
Ты слишком молода! Как ловко и обоснованно он использовал ее возраст против нее же самой, освобождая себя от всякой вины… от всяких угрызений совести.
Сейчас она тоже невольно соглашалась с тем, что была слишком неопытна для его игры в обычный секс, слишком потрясена, слишком оскорблена… слишком переполнена чувствами, чтобы напомнить ему слова любви, которые он шептал ей, когда держал ее в своих объятиях, напомнить, с какой страстью они занимались любовью… напомнить, что в свои восемнадцать она была слишком наивна, чтобы различать мужскую потребность в сексе и непреодолимое женское желание любить и быть любимой.
Теперь, когда от той наивной девочки ее отделяли целые десять лет, она спокойно ждала с серьезным выражением лица, когда Пэтси выплеснет свою информацию, и она никак не выдала своего волнения, когда Пэтси наконец произнесла с важным видом:
– Роберт Грэхэм вернулся. Я думала, что нужно тебя предупредить…
– Предупредить! – вежливо переспросила Холли, позволив себе выразить удивление. – О чем?
– Ну… ну о том, что он приехал, – ответила Пэтси, слегка растерявшись. – Я вспомнила, как ты переживала, когда он бросил тебя. Я, помнится, сказала накануне своим, что вы с Робертом поженитесь, когда тебе исполнится двадцать один…
Подавляя свои истинные чувства, Холли пыталась казаться невозмутимой и поэтому улыбнулась. В конце концов, отметила она с горькой иронией, уроки того, как держаться на публике, которые она взяла по настоянию своего советника, не прошли даром.
– Боже мой, Пэтси, это было десять лет назад. Неужели ты до сих пор думаешь, что мое детское увлечение Робертом Грэхэмом по-прежнему имеет для меня значение? Я даже с трудом помню, как он выглядит. Ему сейчас, наверно, далеко за тридцать.
Ей удалось сказать это так, будто Роберту оставалось всего ничего до пенсии, а ее улыбка и то, как она передернула плечами, должны были означать, что сейчас она испытывает лишь веселье и снисхождение при мысли о своем детском увлечении.
Пэтси раскрыла в изумлении рот.
– Ты хочешь сказать, что тебя это не волнует?
– Что не волнует? – поинтересовалась Холли, разглаживая несуществующую складку на костюме. Сочетание светло-желтого шелка с подкрашенными светлыми волосами казалось ей чересчур броским, но ее консультантка по связям с общественностью настаивала, что в интересах бизнеса она должна иметь имидж, который другим женщинам не только мог быть близок, но и к которому они могли стремиться.
– Но это не мое, – попробовала она протестовать.
– Будет твое, – решительно возразила Элен Гаррисон. – Будет. – И она сдалась, большей частью потому, что понимала, как обязана всем тем, кто помогал ей, когда она еле сводила концы с концами, а не потому, что ей это было нужно.
– Мы не пытаемся тебя изменить, – добавила Элен уже мягче. – Мы просто стараемся подчеркнуть твои достоинства.
Действительно, они не изменили ее. Только иногда ей хотелось…
– То, что Роберт вернулся… – продолжала Пэтси. – Я думала, он уехал навсегда. Из газет я поняла, что он занимает высокое положение и все такое прочее, так что я никогда бы не подумала, что он захочет вернуться и жить здесь. Всякий раз, когда о нем пишут, он собирается лететь куда-то на край света, чтобы встретиться с одним из своих клиентов. Консультант по менеджменту… ему сам Бог бы велел жить в Нью-Йорке или Лондоне.
В ее голосе звучало неудовольствие от того, что кто-то, кто мог вести столь яркий образ жизни, собирался похоронить себя в тихой английской деревушке. Лично для Холли не было ничего хуже, чем жизнь в огромном безликом городе… Но ведь она – не Пэтси. Она и не Роберт Грэхэм, и, хотя не собиралась говорить этого вслух, ей тоже было удивительно, что он решил обосноваться здесь, в деревне.
В одном, правда, Пэтси ошибалась… Он уже давно не колесил по свету, встречаясь с клиентами, его репутация и положение в эти дни были таковы, что сами клиенты приезжали к нему, и он больше не был тем, кого нанимают миллионеры. Он сам был таковым.
Но она ему не завидовала. Богатство несло с собой свои проблемы и обязательства, как она уже имела возможность убедиться.
– Значит, тебе безразлично, так?
Пэтси была разочарована. Впервые с того момента, как Холли узнала о приезде Роберта и внутренне как бы похолодела, ей стало немного весело. Не удивительно, что она так стремилась в сад, в отчаянии продумывая цветовые комбинации на весну, в отчаянии пытаясь за что-нибудь ухватиться, когда холодные зимние месяцы останутся позади.
– Мне не безразлично многое, – поправила она Пэтси с легкой улыбкой. – Мне не безразлична экология, уничтожение тропических лесов, мне не безразлично разрушение, которое мы, человечество, несем не только друг другу, но и всему, что нас окружает…
– Ну, это понятно, – раздраженно прервала ее Пэтси. – Но я не об этом, и ты это прекрасно знаешь. Я хотела сказать, неужели тебя не волнует то, что Роберт вернулся?
Холли встала. Она наклонилась за сумкой, и волосы скрыли выражение ее лица.
– Нет, не волнует. А почему меня должно это волновать? – спросила она и добавила с горечью: – Нет, я уже говорила, меня волнует многое другое, Пэтси… вещи, которые значительно важнее для меня, чем Роберт Грэхэм.
Она улыбнулась подруге, мягко добавила:
– А что касается Джеральда, не думаю, что тебе стоит беспокоиться. Ты, вообще говоря, видела его новую секретаршу?
– Нет, не видела, а что?
– Ей пятьдесят пять, она замужем, и у нее двое взрослых детей и четверо внуков.
Выйдя на улицу, она немного постояла на солнышке, наслаждаясь приятным сентябрьским теплом. Она подумала о своем гардеробе, который буквально ломился от новой одежды, которую заставила ее купить консультантка. Они запускали новую серию натуральных духов перед Рождеством, и придется давать многочисленные интервью. Она должна выглядеть соответственно… а для этого надо было многое продумать. Она настояла на том, что будет одета в одежду исключительно из натуральных материалов, и ей стало ужасно неприятно, когда Элен торжественно заявила:
– Очень хорошо, это будет подчеркивать вашу приверженность защите окружающей среды и движению «зеленых», развертывающемуся в стране.
Она хотела возразить, что ее решение не имеет никакого отношения к моде, но Элен уже перешла на другое, похвалив ее за то, что она не стала делать химии, а оставила волосы прямыми и естественными.
Ей не терпелось сказать, что пользоваться услугами парикмахера, который подстригал ее раз в месяц за баснословную сумму и еще за большую осветлял, для чего вдобавок надо ехать в Лондон, вряд ли естественно, но что было толку? По правде сказать, ей нравилась простая элегантность ее новой прически после того, как она к ней привыкла. Этот фасон гораздо больше подходил женщине тридцати лет, чем простые распущенные волосы, которые она носила до этого, но ей ужасно не нравилось то, что ей как бы навязывали какой-то особый образ, как не нравилась «мода» на экологически чистые продукты, потому что это служило выражением поверхностного отношения к серьезным вещам.
