Взволнованная, Гита уставилась на изуродованную стену своего дома. Чувствовала она себя глупо. Была растерянна. Потрясена.
– Да, не очень красиво, – негромко прокомментировал он. – Хорошо еще, что на задней стене ничего нет.
Окончательно смешавшись, она повернула к нему голову.
– Что?
– Хорошо, что на других стенах нет подобных граффити.
Он кивнул Дженни, легонько отодвинул Гиту в сторону – прикосновение, от которого ее затрясло, – открыл калитку и прошел по дорожке к входной двери дома. Протянув руку, он дотронулся пальцем до красной краски.
– Ты его знаешь? – ахнула Дженни. – Боже, я никогда еще не чувствовала себя такой униженной! Ведь он все слышал.
– Да, – слабым голосом подтвердила Гита, с беспокойством наблюдая за высоким стройным мужчиной у своей входной двери.
– Ну и кто же он? – приставала Дженни.
– Генри Шелдрэйк. Ладно, увидимся попозже. Спасибо, Дженни.
– Спасибо за что? – удивилась Дженни. – За то, что я не помешала какому-то психу разукрасить твой дом?
С неуверенной улыбкой Гита направилась к ожидающему ее Генри, ощущая полнейшую растерянность.
– Гита! – поспешно окликнула ее Дженни, и девушка повернулась, чуть не споткнувшись. – Ты действительно его знаешь? – тихим шепотом, так, чтобы Генри не мог расслышать, поинтересовалась соседка.
– Вроде да…
– Как это «вроде»? – Дженни нахмурилась. – Если я услышу хоть какие-то звуки из твоего дома – любые звуки, – я немедленно прибегу! Немедленно!
– Но, Дженни, он не может быть тем маньяком!
– Почему нет? Только потому, что он очень хорош собой?
– Да нет, не поэтому. Он литературный агент. Хорошо известный, уважаемый. Будь он тем психом, вряд ли так запросто явился бы сюда. Но все равно спасибо. Увидимся.
Абсурд. Он не мог быть тем человеком, который преследовал ее. Стараясь не встретиться глазами с терпеливо ожидающим ее Генри, она открыла входную дверь, проигнорировала – или попыталась проигнорировать – тот факт, что он вошел за ней, и через маленькую прихожую устремилась в кухню. Сердце ее стучало, голова слегка кружилась. Она должна заставить себя держаться спокойно, не так ли? Она же лучшая в году Девушка с Обложки. Утонченная. Здравомыслящая. Так о ней говорят.
Но что ему здесь нужно? Фантазировать, представлять его себе – это одно. И совсем другое, оказаться с ним наедине в собственном доме.
Гита села за стол, постаравшись придать своему лицу, выражение собранности и уверенности, и принялась сосредоточенно разглядывать свои руки.
– Двойные окна, коммивояжеры по продаже вин, религиозные фанатики, каталоги… – Он небрежно перебирал листочки рекламы, бесплатные газетенки, вынимая их из корзины, подвешенной около входной двери.
Она наблюдала за ним, раздраженная, растерянная.
Он подошел к ней, даже не удостоив ее взглядом. Положил пачку бумаг рядом с ней на стол, протянул руку к телефону и снял трубку.
– Ах, да, пожалуйста, чувствуйте себя, как дома, – саркастически усмехнулась она.
– Благодарю вас.
– И совершенно не обязательно сообщать мне, что вы собираетесь делать!
– Я собираюсь позвонить своему другу-декоратору и попросить его замазать краску на стене вашего дома.
– О, не извольте беспокоиться! Я прекрасно справлюсь сама!
– Разумеется, справитесь, – любезным тоном согласился он, продолжая набирать номер.
Сжав губы, Гита глянула на него. Нет ничего хуже, когда с тобой вот так соглашаются! Особенно если человек этот выглядит невыносимо самодовольным! Ассистентка в студии сказала, что он не любит людей, не любит женщин. Тогда зачем он здесь?
– Я даже не знаю, как вы тут оказались! – воскликнула она.
– Просто ехал мимо, – спокойно объяснил он, дожидаясь, пока на другом конце провода возьмут трубку. – Мой офис расположен недалеко отсюда. Я увидел, что здесь произошло, и остановился. Всякий бы так поступил на моем месте.
Нет, вовсе не всякий, мысленно возразила она. Любой здравомыслящий человек проехал бы мимо.
– Вы возвращались из Манчестера?
– Нет, я вернулся уже вчера ночью.
– Мне тоже надо было поспешить, – угрюмо пробормотала она. – Тогда, возможно, такого бы не случилось. Или я хотя бы увидела того, кто это сделал.
– Да.
Сжав губы еще плотнее, она взглянула на его профиль. Весьма аристократичный профиль, пришло ей в голову. От этой его вежливости даже камень бы дрогнул. Этакой холодноватой, отстраненной, даже несколько равнодушной вежливости. Сложный человек. Отнюдь не обаятельный, нет, он нисколько не старался расположить людей к себе. Он просто такой. Наблюдающий. Выжидающий. И волнующий. Да, очень волнующий.
– А вы знаете, как это может бесить, когда столь короткий разговор изобилует множеством различных интонаций? – спросила она со значением.
Он не обратил на ее колкий вопрос никакого внимания и начал негромко говорить по телефону сжатыми, отрывистыми фразами. Зачем же ему все-таки понадобилось заходить к ней в дом, даже если он просто ехал мимо? Совать свой благородный нос в дела, которые его совершенно не касаются? Ведь он сказал, чтобы она сама связалась с ним!
С беспокойством, дожидаясь конца его разговора, она не удержалась и заявила гораздо более агрессивно, чем следовало:
– Вы предложили, чтобы я позвонила вам, когда захочу обсудить свою книгу. А сами…
Повесив трубку, он прислонился к стене. Посмотрел на нее выжидательно.
– К тому же ассистентка на студии предупредила меня, что вы… – Окончательно смутившись, она запнулась.
– Что я… – Он словно пытался помочь ей.
– Не имеет значения, – выдавила она и покраснела.
– Что я – самый несносный мужчина в Лондоне?
– Нет! Нет, – пробормотала Гита, выбивая пальцами дробь на столешнице. – Она сказала всего лишь, что вы… литературный агент.
– И что мной восхищаются и мне завидуют, что я жесток к дуракам, и что большинство знакомых меня недолюбливают? Что я остер на язык и равнодушен к критике?
– Нет, – нетвердо сказала Гита. Про то, что он опасен, она сказать не решилась.
– Как долго продолжается преследование? Перестав постукивать пальцами, она опустила глаза и поковыряла отслоившийся кусочек дерева на столешнице старого стола.
– Три месяца. Этот тип, уж не знаю, кто он такой, поначалу звонил мне и тяжело дышал в трубку, потом посыпались угрожающие письма, потом какие-то сувениры, товары через каталог, которых я не заказывала, являлись коммивояжеры, которых я не приглашала, – то есть не более чем досадные неудобства, – а потом… потом началось… Шаги возле дома по ночам, краска, залившая мою машину, краска в почтовом ящике… вот почему мне пришлось его заколотить и подвесить для почты корзинку. Когда меня нет дома, почту обычно достает Дженни.
