Бесс надела дорожный костюм — черные брюки и черный пиджак из льна с вискозой с добавлением лайкры — наверняка в Лондоне холодно и сыро, мать рассказывала, что там почти всегда дрянная погода. Под пиджак она надела темно-зеленый топ с низким вырезом. Он обтянул ее как вторая кожа и приятно, шелковисто, холодил.
Итак, она летит в Лондон, на встречу с неким Юджином Макфайром.
Глава вторая Приглашение и предложение
Юджин Макфайр сидел в кресле возле стеклянной двери веранды и смотрел на газон, безупречный, как все, среди чего он жил: его дом, его поместье близ Лондона, его цветы, которые он любил и которыми гордился. На столах во всех комнатах лежали книги по цветоводству — Юджин участвовал в выставках цветов, каждый год поражая зрителей чем-то немыслимым. На сей раз он вывел голубые розы, способные цвести даже при первых холодах.
Свои цветы Юджин выставлял под псевдонимом, не желая соединять в восприятии публики прославленное имя певца с именем пусть и удачливого, но цветовода. Сейчас, как считал Юджин, он жил вторую жизнь, во втором теле, и очень сожалел, что у европейцев нет обычая, как, например, у китайцев, с возрастом брать новое имя. Того Юджина Макфайра, чья слава гремела в мире музыки, обладателя редкого голоса — контртенора, больше нет на свете.
Да, он пел невероятным для мужчины голосом — он исполнял партии альта. Но, если природа чем-то одаривает человека — по ошибке или из каприза, она непременно что-то и отнимает. Юджин смирился с этой несправедливостью давно, с тех пор как вышел из подросткового возраста. Обычно у мальчиков, поющих ангельскими голосами, происходит мутация, мужая, они теряют свой бесценный дар, а для того чтобы голос остался при них, им делают операцию, и кастраты продолжают петь женскими голосами.
Но Юджин Макфайр не нуждался в оперативном вмешательстве, его удивительный небесный голос остался при нем и сохранялся почти до сорока двух лет. Долгий сезон славы, усмехался Юджин, когда начинал подводить итоги своей карьеры, да и собственно жизни, поскольку с ним случилось нечто более страшное, чем просто утрата голоса, — он неизлечимо заболел. Инфекционный артрит угрожал замучить до смерти, доктора предлагали Юджину пересадку суставов: заменить больные и почти растворившиеся от болезни искусственными, например титановыми, но он отказывался, желая уйти из этого мира в мир иной с тем, с чем прислан Небесами.
Печалила ли его перспектива ухода из жизни? Юджин спрашивал себя не раз и постоянно отвечал одно и то же: он благодарен за все, что с ним было, он готов принять все, что ниспошлет ему Судьба. Кроме одного — утраты разума. Он не хотел стать безмозглым, бесчувственным растением, поэтому искал способ избежать плачевной участи, обмануть рок, если угодно, и спокойно, без страданий, перейти из бытия в небытие.
Когда человек о чем-то постоянно думает, то, кажется, ответ на мучительный вопрос приходит сам собой, словно материализуется из воздуха.
Однажды Юджин прочел в газете, что в Нидерландах собираются официально разрешить эвтаназию — безболезненное умерщвление неизлечимо больного человека с целью избавить его от страданий. Опрос, проведенный в стране, показал, что девяносто два процента голландцев хотят легкой смерти и поддерживают «убийство из милосердия».
Эта новость обрадовала и вдохновила Юджина. Мысль об эвтаназии еще прочнее укрепилась у него в голове после телевизионного интервью Ингмара Бергмана. Известный кинорежиссер сказал кроме всего прочего следующее: «Душа, заточенная в теле, у которого постепенно отказывают внутренности, меня ужасает. Но ведь человек сам может решить, когда ему уйти из жизни, и у меня хватит здравого смысла принять соответствующее решение».
Вот он, блестящий выход из положения! Юджин Макфайр даже повеселел, и, казалось, боль, которая не покидала его без ударной дозы лекарств, стала иногда утихать сама собой. Теперь ему оставалось найти надежного проводника в иной мир. Нет, речь не о враче, а о человеке, который поклялся бы и исполнил клятву: как только Юджин утратит разум — а, по словам доктора, это неизбежно при варианте его болезни, — отвезти его в Голландию.
Юджин перебирал немногочисленных знакомых, с которыми поддерживал отношения с тех пор, как поселился в поместье под Лондоном, но никто, ни один человек, не годился на подобную роль: из-за пуританских воззрений, из-за ложного представления о доброте как таковой.
Каждый день Юджин Макфайр неотступно думал о достойной кандидатуре и одним ранним утром, полюбовавшись через стеклянную дверь веранды на голубые розы — он выставил их на конкурс цветов под шокирующим названием «порнозвезда», — нашел того, кого искал. Вернее увидел — сразу, едва развернув ежедневную газету.
На него в упор смотрела… Марта Зильберг. Только совсем юная.
Юджин чуть ли не по слогам прочел подпись под снимком: «Автогонщица из США Бесс Раффлз».
Он подумал, что болезнь уже начинает потихоньку забирать его разум в свои тиски. Марта засела у него в подкорке, это ясно и понятно, потому что они были единым целым слишком долго: его голос и ее тело.
Марта… Воплощение женственности и авантюризма. Подумать только, она начала свою карьеру как порноактриса! А стала кинозвездой. Но первые шаги к славе они сделали вместе из маленького сонного городка в Северной Калифорнии.
О, это целая история…
Юджин закрыл глаза и снова увидел летнюю Калифорнию, гору со снежной вершиной, сияющей и искрящейся на солнце, дом под горой — приземистый, широкий, из темного дерева. К его сестре забежала подружка, это и была Марта Зильберг.
Юджин влюбился сразу. Мгновенно. Словно солнечный луч пронзил его детское сердце насквозь. Рыжие кудри Марты будто протуберанцы обрамляли круглое белое личико, усеянное веснушками. Она вся пылала… Рядом с ней ему было нестерпимо жарко. В то время Юджин пел в местной церкви, природа наделила его невероятным голосом, и все альтовые партии доставались только ему. Мальчику прочили славу, хотя и недолгую — мутация голоса могла навсегда положить конец его карьере.
Впрочем, самого Юджина это мало заботило. Он пел, потому что пелось, и не загадывал на будущее, чем он станет жить, как, где. А вот с кем… Когда он увидел Марту, ему захотелось быть только рядом с ней.
— Ну что раскрыл рот, малыш? — Глаза Марты светились зеленым. — Мими, у тебя брат глухонемой, да? А я слышала, будто он поет… Или уже не поет? Тебе сколько лет, мальчик?
Марта, которая была уже совершенно взрослой девушкой, говорила с ним, как с молокососом-недоумком, но Юджин готов был терпеть все, только бы она смотрела на него, только бы говорила, говорила, говорила… Он впился взглядом в ее полные красные губы с золотистым пушком над ними, он готов был пересчитать все веснушки на ее милом носике, он заметил, какие у нее необыкновенные ресницы — рыжие, а на самых копчиках — черные, словно подведенные тушью.
