Ознакомительная версия.
— Мне нужно ехать.
Лили посмотрела на стоящего в дверях мужа, и просьба о прощении замерла у нее на губах. Лицо Тристана было бледным, почти восковым, а что‑то в ужасающе ровном голосе подсказывало, что он не готов ничего с ней обсуждать.
— Что такое, Тристан? Что произошло?
Он покачал головой и отступил, выставив руки перед собой, словно заранее отталкивая любую попытку жены к сближению.
— Чрезвычайная ситуация. Дмитрий ждет меня на улице. — Он повернулся, но остановился и бросил на нее взгляд через плечо: — Наверное, тебе будет даже лучше, если я уеду.
— В смысле?
— Я только что здорово тебя подвел.
— Нет, что ты! Просить тебя о такой услуге было глупо и эгоистично с моей стороны. Ты пытался отказаться, но я не захотела слушать!
— И правильно не захотела. Какое право я имел тебе отказывать после того, что случилось с… нашим ребенком?
Ах да. Помочь ей было его долгом. Конечно. Лили вспомнила, какое у Тристана было лицо после того, как они занимались сексом в башне, и он согласился на ее просьбу. Лицо человека, обреченного на пытки.
— Тебе действительно лучше уйти.
Тристан поколебался, посмотрел на жену искоса, словно собирался ей возразить. Лили ждала, ощущая собственное сердце как неподвижный сгусток огня, но дождалась лишь кривой, обломанной по краям улыбки.
— Прости. — И Тристан ушел.
Он не оборачивался, пока не перестал видеть дом Лили в зеркале заднего вида. Боялся не справиться с искушением вернуться. Воображение рисовало, как он пробежит по дорожке к дверям, обнимет жену и поцелуями скажет ей все, для чего не мог подобрать слова.
Нет. Тристан точно знал, что хочет сказать. Его останавливали проклятые представления Ромеро о долге и чести, согласно которым признаться Лили в любви было бы актом неслыханного эгоизма. Что он мог предложить? Оплаченное чужими страданиями богатство и извращенное сердце. Ни в чем этом она не нуждалась. Как справедливо заметил Том, Лили заслуживала приятного, надежного парня, который помог бы ей воплотить мечту о материнстве, вместо того чтобы стоять на пути.
Машина катила по лабиринту узких улиц — мимо ресторана, где Тристан поцеловал Лили на радость репортеру в припаркованной неподалеку машине, мимо сквера, по которому они гуляли, держась за руки. Воспоминания заставили его грустно улыбнуться. За последние несколько месяцев Тристан Ромеро почти полюбил папарацци.
Они успели выехать на шоссе прежде, чем он смог полностью переключиться с личной трагедии на общечеловеческие несчастья.
— Что там с землетрясением? Очень плохо?
— Почти семь баллов по шкале Рихтера. — Лицо Дмитрия, полускрытое черными очками, было серым. — Эпицентр в тридцати километрах к северу от поселка.
— Есть вести об Ирине?
— Дом разрушен. — Голос водителя сорвался. — Ее пока не нашли, детей тоже. Но еще есть надежда.
— Да. Всегда есть надежда, — солгал Тристан.
После солнечного утра погода испортилась, небо посерело, поднявшийся ветер сорвал скатерть со стола в саду и гонял ее по газону.
Лили было холодно. Несколько часов она рассеянно бродила по дому, прибираясь и сортируя вещи, словно готовилась к переезду. Но только когда Лили забрела на второй этаж за теплым свитером и увидела в шкафу купленное для нее Тристаном платье, она дала волю слезам. Все кончено. Последняя нить, связывающая их, оборвалась. Он ушел, она осталась на руинах жизни, которая казалась ей чужой.
За окном сгущались тучи. Бессмысленно перекладывая вещи с места на место, Лили нашла брошюру агентства недвижимости. На фотографиях Дольфин‑Хаус выглядел изумительно: огромная светлая кухня, уютные спальни, застекленная гостиная с видом на море через сад. Она вспомнила, как воображала себя хозяйкой этого дома, матерью приемных детей. Лили сказала мисс Сквайрз, что готова взять любого ребенка, независимо от его происхождения и проблем, потому что верила, что нет душевных ран, которые нельзя было бы излечить любовью.
Лили ошибалась. Как она ни любила Тристана, ей не удалось пробиться к его израненному сердцу. Вместо того чтобы помочь, она стала для него обузой. Не любовь, а его обостренное чувство долга свело и держало их вместе. А ведь Тристан сразу предупредил, что не способен любить! Но в глубине души Лили верила, что сумеет изменить его.
Она яростно вытерла рукавом мокрые от слез щеки. Как можно было быть такой самоуверенной и одновременно такой наивной? Она даже не попыталась сначала выяснить, что сделало его таким, как он превратился в человека, который спокойно, без эмоций воспринял известие о смерти собственного ребенка?
Лосось в кухне смотрел на нее скорбным, осуждающим взглядом. «А что изменилось бы, узнай ты правду? — словно бы спрашивал он. — Он все равно не любил тебя и не хотел этого малыша».
— Заткни пасть! — сказала Лили вслух, взяла рыбу и выложила ее за порог в кошачью миску.
Тишина пустого дома угнетала. Молодая женщина включила телевизор и свернулась клубочком на старом диване. На экране серые от горя люди разбирали завалы после какой‑то катастрофы. Она представляла себе их чувства, потому что на свой лад занималась тем же с тех пор, как ушел Тристан. Старалась организовать хаос в какое‑то подобие порядка. Ждала знака, что оно того стоит.
«Землетрясение на севере Казакизмира, — машинально читала Лили бегущую строку. — Сотни погибших. В ожидании спасателей из других стран сотрудники благотворительного фонда сами ищут людей под обломками».
На тумбочке под ее локтем резко и требовательно зазвонил мобильный телефон. Лили схватила трубку в иррациональной надежде, что это может быть Тристан, но голос на другом конце линии оказался женским.
— Сеньор Ромеро?
— Нет. Его здесь нет.
— Но ведь это его телефон, разве не так? Я пытаюсь связаться с ним по срочному делу.
Только сейчас Лили поняла, что действительно говорит по телефону Тристана. Наверное, он забыл его в спешке.
— Да, но, боюсь, сам Тристан уехал… — она взглянула на часы над камином, — пять или шесть часов назад. Не думаю, что он вернется.
— Вы не знаете, где я могу его найти?
Испанка, определила Лили. Молодая, уверенная в себе, сексуальная. Такая женщина не станет проводить дни, скрючившись на диване в темноте, загипнотизированная собственным убожеством.
— У него возникла какая‑то чрезвычайная ситуация на работе. Попробуйте позвонить в банк.
«Какого черта я помогаю этой девке связаться с моим мужем?» — тут же осудил ее внутренний голос.
— Я звоню из банка, — нетерпеливо сказала женщина. — Я — Бьянка, секретарша сеньора Ромеро, и я уверена, минуту назад у нас не было никакого кризиса. Сеньора, мне очень нужно с ним связаться. Его отец только что попал в реанимацию с инфарктом. Сеньора? Вы меня слышите?
Ознакомительная версия.