– Неужели… Элен? – тихо поинтересовалась она после продолжительного молчания.
Герберт, рассмеявшись, покрутил головой.
– А! Знаю… – Фиона опустила руки и кивнула своим мыслям. – Эту темноволосую, твою соседку. – Ее взгляд засветился злобой. – Я сразу что-то такое почувствовала, как только увидела, как ты на нее смотришь.
А ты, оказывается, не так уж безнадежно глупа, отметил про себя Герберт. Уже хорошо, а то я было совершенно в тебе разочаровался, с иронией мысленно добавил он.
– Угадала.
Глаза Фионы сузились.
– Но ведь она была с другим? Ты уверен, что твое чувство взаимно?
Герберт ощутил вдруг, что чертовски устал – от полученных за день впечатлений, от этого идиотского разговора, а главное, оттого, что давным-давно не сидел вдвоем с Деборой в яблоневом саду и откровенно с ней не разговаривал, как нередко случалось раньше. Оказалось, именно это было в его жизни самым ценным.
– Так ты уверен, что она тоже тебя любит? – допытывалась Фиона.
Герберт покачал головой.
– Не уверен… Точнее, почти уверен, что не любит… Я для нее просто друг. Хотя… – Мысли заработали в его голове так напряженно, что он почти забыл о присутствии Фионы. Вспомнил о ней, когда она неслышно приблизилась к нему настолько, что его щеку согрело тепло ее дыхания. Герберт вздрогнул.
– А тогда зачем тебе она? – соблазнительно прошептала Фиона, уже поднимаясь на цыпочки и выпячивая для поцелуя губы. Герберт, только что давший себе отчет в том, что всегда любил единственно Дебору, почти не задумываясь, что делает, взял загостившуюся визитершу за плечи и уверенным движением отстранил. Она, ахнув, взмахнула рукой, собравшись залепить ему пощечину, но он успел схватить ее за запястье и предотвратить удар.
– Чокнутый! – трясясь от злобы, прокричала Фиона.
– Не более чокнутый, чем ты, – спокойно парировал Герберт.
Дрожащей рукой Фиона извлекла из крошечной сумочки, которая висела у нее на запястье, телефон и, больше не глядя в сторону хозяина дома, набрала какой-то номер.
– Джил, приезжай, забери меня, – приказала она, точно разговаривала с рабом. Ее приятель, возможно разбуженный звонком и не сразу сообразивший, в чем дело, что-то ответил. – Мне плевать на твою головную боль, понятно? – становясь в гневе совсем непривлекательной, провизжала Фиона. – Сейчас же приезжай. Я жду. – Она назвала адрес и тут же прервала связь.
Герберт, потеряв к ней остатки чувств, чуть не ушел в дом, но все же дождался приезда Джила и удостоверился, что гостья благополучно села в машину, и лишь после этого побрел к парадной. В гостиной царил кавардак, но, не обращая на него внимания, преисполненный какого-то нового всеобъемлющего чувства, Герберт лег на диван и тотчас же уснул.
Утром он проснулся другим человеком. Сердце было полно любви – не ослепляющей страсти, от которой становишься дураком, а глубокого, проверенного временем, ни с чем не сравнимого чувства. В голове завертелась стая вопросов.
Почему я понял это только вчера? Неужели из-за глупой ревности к Кейджу? И не принимаю ли я за любовь что-то низкое, преходящее?
Нет, звучал в душе ответ. Просто я лишь на этом дурацком празднике до конца осознал, что могу однажды потерять ее, ощутил, что лишусь тогда почвы под ногами. Деб нужна мне как воздух, без нее я не я… Впрочем, если у нее серьезные намерения в отношении Кейджа, препятствовать я не посмею. Главное, чтобы была счастлива она, тогда и мне будет хорошо…
Что-то подсказывало ему, что, несмотря на всю доброжелательность Деборы по отношению к Кейджу, ее связывала с ним вовсе не любовь – дружба, не более того. Он в нее, может, и влюблен, слишком откровенно он ею любовался, причем с благоговением, как святыней… В то же время в его взглядах не было ни исступления, ни похоти. Кейдж вел себя достойно, и, приходя сейчас к этому выводу, Герберт краснел от стыда при воспоминании о том, как нелюбезно держался с ним сам.
Полдня он болтался по неубранному дому как неприкаянный. Мысли изводили, поговорить с Деборой не было возможности – на звонки она не отвечала. В полдень пошел к Пауэллам, чтобы не свихнуться от тоски и самобичевания.
Дома оказалась одна Эмили.
– Герберт! – воскликнула она воодушевленно, увидев на пороге соседа. – Входи, пошли пить чай. Деборы нет, она решила еще немного пожить у подруги, а потом… – У нее погрустнело лицо. – Впрочем, там будет видно.
Герберт насторожился.
– Что «потом»? – спросил он, застыв в дверях. – У нее какие-то планы? Не замуж ли она задумала выскочить?
Эмили заулыбалась.
– А что это ты так покраснел? Неужели заревновал? – Она добродушно засмеялась.
Герберт сильнее смутился.
– Пойдем на кухню, там поговорим, – матерински ласково похлопав его по плечу, проговорила Эмили.
Находиться в кухне Пауэллов доставляло удовольствие любому, кто в ней оказывался. Каждый предмет здесь, даже, казалось, потолок и стены, так и дышал домашним уютом и теплом.
Герберт уселся на плетеный стул у окна, подумав вдруг о том, с каким огромным удовольствием входил бы в свою кухню, если бы в ней царствовала заботливая хозяйка типа Эмили. Пусть даже не такая мастерица готовить. Ему представилась Дебора в простом домашнем платьице и тапочках, и от того, насколько мечта показалась неосуществимой, защемило грудь.
– Так что Деб затеяла? – как мог спокойно спросил он.
Эмили, уже занявшаяся приготовлением чая, взглянула на него.
– А тебе она разве ничего не сказала?
Герберт покачал головой.
– Удивительно, – пробормотала Эмили. – Вы ведь все секреты друг друга знаете.
Герберт пригорюнился.
– Вчера Деб почти со мной не разговаривала, – проворчал он. – Была слишком увлечена общением с новым другом.
Эмили лишь окинула его беглым взглядом, но спрашивать ни о чем не стала.
Герберту сделалось совестно. Опять ты за свое! – пристыдил он себя мысленно и поспешил исправить оплошность.
– Вообще-то она ради меня же старалась. Хотела свести меня с одной… вертихвосткой.
Эмили внимательно на него посмотрела и кивнула, давая знать, что с интересом слушает, но опять не полезла с вопросами, не выказала пустого любопытства или, напротив, рассеянности.
– Виноват во всем я один, – сознался Герберт мрачным голосом. – Почти целый год воображал, будто в эту вертихвостку безумно влюблен, Деб все уши о ней прожужжал. Вот она и задумала устроить специально для нас двоих праздник. То есть чтобы после него мы навсегда сошлись и все такое…
Эмили поставила на стол чашки с чаем и блюдо с печеньем, а Герберт, сделав глоток, рассказал о том, как страшно обманулся в Фионе.
– От этого ты и страдаешь? – осторожно и с участием поинтересовалась Эмили.
