Да, так и было. Еще две проклятые недели — и он был бы на борту «Птицы Свободы». Две недели.
— А как вы были ранены?
— Очень просто. Патрульный рейд, засада, ночь на рисовом поле. А дальше — лицом в грязь. И Мэдж.
Пока он рассказывал, Джесс не отрывала от него взгляда. Мэдж, наоборот, старалась не смотреть в его сторону. Только теперь Майкл понял, что ее дети никогда не слышали о том, что она там делала. Они полагали, что их мама — такая же, как и другие мамы, может быть чуточку печальнее и немного замкнутее. Нормальная. Им даже в голову не приходило, что ей довелось пережить минометные обстрелы во время операций. Что она не дрогнула под страшной ношей всех этих раненых и умирающих. Что она — героиня.
— Когда ваша мама увидела меня, — сказал Майкл, понимая, что ступает на зыбкую почву, — она ударила меня в подбородок. Здорово врезала.
Джесс широко открыла глаза.
— Она вас ударила?
Он кивнул, пристально взглянув на Мэдж.
— Еще как! Она сказала, что ей нужно было привлечь мое внимание.
— Но зачем же ей надо было вас бить? — пролепетала девочка.
В дальнем углу Мэдж позвякивала посудой.
— А затем, — объяснил Майкл, нарочито глядя только на Джесс, — что я собирался сдаться. Я был тяжело ранен, я очень устал и думал, что не выживу. Ваша мама убедила меня в обратном. Она говорит, что не помнит меня, так что, должно быть, она там многих била.
— Сотни, — грубо сказала она, не оборачиваясь. — Каждые пять минут приходилось кого-нибудь лупить.
— Так я и думал, — ответил Майкл, в душе надеясь, что Мэдж вот-вот заговорит и, может быть, хоть что-то расскажет своим детям, которые смотрели на нее в изумленном молчании.
— Насколько я помню, она делала это в течение двух недель. Должно быть, потому, что я изводил ее вопросами о моем друге Смитти.
— Смитти? — повторила Джесс.
Спина Мэдж напряглась. Пальцы впились в край стола.
— Да, — сказал Майкл, стараясь говорить бесстрастно. — Он всю ночь был со мной на этом проклятом рисовом поле. Он умер, но она мне не сказала…
Мэдж повернулась к нему, угрожающе сверкая глазами.
— …потому что не могла, — закончил он начатую фразу. — Если бы она это сделала, я бы точно сдался.
В кухне воцарилось молчание.
— Ты заботилась и о Смитти, мама? — спросила Джесс удивительно детским, неуверенным голосом.
— Нет… то есть… я не… не помню.
Она не могла оторвать глаз от Майкла и не находила слов, чтобы соткать ложь, к которой так привыкла.
Все в порядке, Мэдж, хотелось ему сказать. Расскажи им. Расскажи им все.
— У вашей мамы было много таких пациентов, как я, — сказал Майкл. — И много таких, как Смитти. Вы себе даже не представляете…
— Я представляю, — девочка храбро защищала и себя, и маму. — Я видела фильм «Китайский берег». В Корее погибали тысячи мужчин.
— А сколько выжило! — сказал Майкл. — Благодаря вашей маме.
Мэдж покачала головой. Свет в ее глазах погас.
— Я была всего лишь одной из сестер в одном из эвакогоспиталей. Одной из десятков медиков — медсестер, врачей, санитаров, — работавших там и пытавшихся помочь…
— Но когда я думал, что моя мама держит меня за руку, это была всего одна сестра.
Мэдж слабо улыбнулась.
— Я не могла выглядеть как твоя мама.
— Но ты там была.
Глаза выдали ее прежде, чем она сумела что-то ответить. Огромные, красноречивые глаза, в которых мелькнул старый ужас, так глубоко запрятанный.
— Это была всего лишь моя работа, — тихо пробормотала она, но никто из сидевших на кухне не поверил ей.
— Что будем делать с Питом? — спросил у матери Джонни пару часов спустя.
Мэдж подняла глаза от деловых бумаг.
— А что? У него проблемы?
Джонни махнул рукой и присел на лавочку у стены, где раньше сидел рядом с Джиной Джордан.
— Сейчас — нет, он все еще спит, бедняга. Наверное, не спал с тех пор, как к ним постучался капеллан с извещением. Я думаю о будущем. Боюсь, он может не справиться… Ну, ты знаешь, что творится у него в доме.
Мэдж нервно разгладила на коленях юбку и задумчиво уставилась на стол. Там лежала куча неоплаченных счетов и стоял наполовину пустой бокал вина.
— Мама! — нахмурился Джонни. — Ты в порядке?
Мэдж вздрогнула.
— Извини, милый. Конечно, мы всегда рады Питу, ты знаешь. Если он захочет здесь остаться, мы ему выделим спальню. Но, может быть, лучше отложим этот разговор до того времени, когда узнаем, чего он хочет?
Джонни молчал, соображая.
— Ты действительно это сделаешь? — наконец произнес он.
Мэдж встрепенулась.
— Что, милый?
— Возьмешь Пита к нам. Без лишних слов.
— А ты разве против?
— Нет, конечно. Но… не знаю, многие мамы, наверное, не стали бы приглашать чужого мальчика насовсем, как ты думаешь?
Мэдж выдавила из себя улыбку.
— Мне нравится Пит, — сказала она. — И я не хочу, чтобы он страдал в одиночестве.
Джонни отвернулся и потер ладонью глаза. Когда он вновь посмотрел на нее, Мэдж заметила, что они стали влажными.
— Мама, скажи честно, — вдруг произнес он. — Ты с ним здорово запуталась, да?
Так вот что его волнует больше, чем судьба Пита.
— С кем? — спросила она, выигрывая время.
— С Майклом Джорданом.
— Я ему нравлюсь, Джонни, и он тоже мне нравится, — спокойно ответила она. — Даже после сегодняшнего вечера. Особенно после сегодняшнего вечера.
Джонни недоверчиво приподнял бровь.
— Мне кажется, ты зашла дальше, чем «нравится», мама. Ты рассказываешь ему то, что никому раньше не говорила. Даже нам.
На нее нахлынули страх, сожаление, беспокойство. Она изнемогала под грузом эмоций, не зная, как с ними справиться.
— Он понимает то, чего вам пока не дано понять, — ответила Мэдж, боясь оттолкнуть этими словами сына. Рука, протянутая к нему, застыла на полпути к волнистым волосам. — А, кроме того, держу пари, что ты тоже говоришь Джине разные вещи, о которых нам не рассказываешь.
Он покраснел.
— Это совсем другое!
— Вот как?
— Да. То, о чем мы говорим, совсем не так важно, как то, о чем ты говоришь.
— Например?
Он поколебался, собирая все свое мужество, чтобы взглянуть ей в глаза.
— Например, когда ты говоришь, что запрещаешь мне летать. И не объясняешь почему……
Как она могла ему объяснить? Ни один мальчик не верит, что может погибнуть. Ни один мужчина не верит, что может вернуться с войны без руки, или без ноги, или без глаза. Но мать этого безумно боится. И каждое утро молится, чтобы эта участь не постигла ее сына.
— Я не запрещаю тебе летать, — сказала Мэдж. — Я запрещаю летать лишь на военных самолетах. Подвергать себя смертельной опасности только ради полетов. Все летчики, за которыми я ухаживала, не меньше тебя хотели летать. Все. Они были чуть старше тебя, но еще совсем дети и слишком молоды, чтобы умирать.
