Не сказав ни слова, Александр резко повернулся и вышел, оставив жену посреди комнаты, совершенно опустошенную и разбитую. Откуда в ней взялась эта злость? — мучительно размышляла Кэти. Конечно, дали себя знать пять лет горечи и унижений. Но чашу ее терпения переполнило нечто другое. И она точно знала что.
Серрано волновала лишь своя уязвленная гордость, угроза потерять лицо. Этот властелин наверняка хотел, чтобы жена валялась у него в ногах и умоляла простить, и на меньшее, очевидно, был не согласен. Менее всего Александр ожидал получить отпор и напоминание о собственной вине. Как свойственно многим мужчинам, он считал: для мужа один закон, для жены — другой.
Кэтрин закрыла лицо руками. Чувство отчаяния охватило ее. Теперь она понимала, как на самом деле мало значит для Алекса. И как же горько сознавать, что любимый мужчина не ставит ее ни в грош.
Лимузин со скоростью улитки пробирался по забитым транспортом улицам Мадрида. Краешком глаза Кэтрин наблюдала, как Алекс наливает напиток в высокий бокал. Муж молча протянул его, и женщина выпила, не поинтересовавшись содержимым. Кажется, просто апельсиновый сок. Тем временем молчание становилось невыносимым. Кэти чувствовала себя, очевидно, как соломенная кукла, к которой подносят зажженную спичку. Опасность грозила со всех сторон.
Где Серрано ночевал? Когда перед рассветом Кэти задремала, Алекс еще не вернулся. Не появился и к ленчу. Утром Кэти с трудом удалось привести себя в порядок. При помощи кубиков льда, холодных примочек и массы других косметических ухищрений краснота вокруг глаз исчезла, но все равно она не была готова к встрече с семейством Серрано.
Молчать стало совсем невмоготу, и Кэти завела разговор на, казалось, безопасную тему.
— Когда мы вернемся в Лондон, — неловко начала она, — я обязательно проверю то бюро, которое оставил мне папа. Кристоф велел мне беречь бюро как зеницу ока. Там может быть…
— Потайной ящик? А в нем карта таинственного острова, где крестиком помечен клад? — с издевкой подхватил Серрано. — Не думаю, чтобы твой папаша увлекался приключенческой литературой так же, как ты. Если хочешь, можешь изрубить это бюро в щепки. Все равно ничего там нет.
Она умрет, но найдет это свидетельство, поклялась про себя Кэтрин, чувствуя, как горят щеки. Несправедливо, что ее держат заложницей ради этой драгоценной семейки, где кто‑то трясется от страха, как бы его грехи не выплыли наружу.
Слегка дрожащим голосом Кэтрин выразила сомнение в том, что угроза Кристофа после его смерти имеет значение. Теперь она стала сомневаться, что выбранная тема действительно безопасна, потому что взгляд Алекса стал угрожающим.
— Я не могу рисковать, — отрезал Серрано.
— Я начинаю думать, ты скрываешь убийство или что‑нибудь не менее страшное…
— Все не столь драматично, — сухо засмеялся Алекс, и красивое лицо вновь окаменело. — Твоя совесть может быть совершенно спокойна.
— А ты не мог бы сказать, в чем дело?
— И ввести тебя тем самым в соблазн? Думаешь, я не догадываюсь, как ты стремишься вырваться на свободу? Неужели ты считаешь меня идиотом?
Страшно побледнев, Кэтрин все же нашла в себе силы ответить:
— Я бы не стала причинять вред твоей семье…
— Погоди утверждать, пока не познакомишься с ними, — иронически усмехнулся Алекс. — Тебя ждет отнюдь не сцена из семейных хроник.
Серрано откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Его выразительный рот скорбно сжался. Наконец‑то Кэтрин догадалась, ее муж и сам не в восторге от предстоящей встречи со своей драгоценной семьей. Или она ошиблась? Может, она вообще неправильно судит об Алексе?
Почему ей до сих пор не пришло в голову, что появление этих чертовых фотографий стало для Алекса не меньшим шоком, чем для нее самой? Их еще не окрепшие отношения разрушены грубым напоминанием о недавнем прошлом.
Только сейчас Кэти попыталась представить, что почувствовала бы сама, если бы сейчас увидела подобные фотографии Алекса с другой женщиной. Она бы просто растерзала его. Но Алекс был очень осторожен, фотографии его с другими женщинами хоть и появлялись, но только с официальных приемов ‑ ничего, что могло бы его опорочить. Конечно, в светской хронике проскальзывали кое‑какие намеки на его интимные связи с той или иной красавицей, но что‑либо доказать было нельзя.
Кроме того, как ни горько это сознавать, но в то время Алекса действительно ничто не связывало.
Вынужденный жениться на семнадцатилетней девочке, Серрано просто старался не слишком осложнять себе жизнь. Он не делал жене ничего плохого, не стремился специально причинить боль. На людях обращался с ней почтительно. В качестве платы за молчание отца Алекс дал жене то положение в обществе, которого и требовал Кристоф. Чего еще она могла ждать? Любовь не являлась непременным условием сделки.
— Вчера… — начала Кэти, еще не зная, что скажет, но понимая, что обязана перекинуть мост через пропасть между ними.
— …мне хотелось убить тебя, — закончил Алекс.
Кэти вздрогнула, но четкие черты лица мужа не выражали ничего. Так же, как и тон.
— Вчера я не понимал, каково тебе приходилось все эти годы, — продолжал он почти спокойно, если не считать слегка кривившихся губ. — Никогда не пытался поставить себя на твое место. Ты всегда выглядела довольной… до смешного довольной. Ничто в тебе не говорило, что ты чувствуешь себя несчастной.
— Ты не мог этого видеть. — Кэти стиснула дрожащие руки. — Ведь ты редко бывал дома, а я научилась скрывать свои чувства.
— Почему ты оставалась со мной? Я должен это знать, — настойчиво сказал Серрано, глянув в лицо жене черными непроницаемыми глазами. — Прекрасно понимаю, что причина кроется не в моем богатстве. Иначе ты бы не захотела выйти за какого‑то Стивенсона. Так в чем же дело?
Слабый румянец окрасил щеки Кэтрин.
Боже, как стыдно признаваться… А муж неумолимо подталкивал ее к признанию. Но для Кэти было невыносимо говорить о своих чувствах. Правда, когда‑то ответить Джери на его признание «я люблю тебя» казалось легче легкого.
— Как только я увидела тебя… — с коротким смешком пробормотала Кэти. — Звучит глупо, но… это была любовь с первого взгляда. С тобой когда‑нибудь случалось такое? — еле слышно спросила она.
— Да. — Алекс сделал небольшую паузу, снял трубку переговорного устройства и что‑то сказал по‑испански шоферу, а потом продолжил: ‑ Это произошло мгновенно, и ощущение просто ужасное. Будто прыгаешь с самолета без парашюта. Я ничего не мог с собой поделать, и мне это совсем не понравилось.
