Глубоко вздохнув словно для храбрости, Ширли сказала:
— Хорошо, я не отказываюсь от твоей помощи.
Так начались их регулярные встречи. Для Ширли они порой походили на попытку вальсировать на тонком льду, который каждую минуту способен треснуть и разойтись под ногами, открывая полынью с черной холодной водой. А иногда, напротив, приносили радость.
Люк оказался легким в общении человеком. С ним было интересно поговорить, особенно на музыкальные темы. Кроме того, он был неплохо осведомлен обо всем, что касалось балета, — о новых именах, постановках, веяниях и течениях.
Сложность же заключалась в том, чтобы не допустить большего, чем требовала необходимость сближения.
Примерно через месяц Ширли перестала мучить тошнота. Она начала нормально есть и стала потихоньку набирать вес — отчасти из-за калорийности пищи, но также благодаря развивающемуся у нее под сердцем ребенку.
Еще не так давно увеличение веса для Ширли, как для любой балерины, стало бы кошмаром. Однако сейчас это казалось неважным. Вернее, наполненным иным, чем прежде, смыслом.
Так странно было становиться утром в ванной на весы, видеть, что прибавилось еще две-три унции, и не испытывать по этому поводу никаких других эмоций, кроме радости.
В театре еще никто не знал о том, что Ширли ждет ребенка, однако ей все чаще начали делать комплименты по поводу того, как замечательно она выглядит. Она и сама видела это в зеркале. С ней происходили явные перемены. Она словно расцветала, с каждым днем становясь все краше. Мысль о том, что очень скоро она станет матерью, будто освещала Ширли изнутри.
Люк тоже время от времени не без удивления сообщал ей, что она стала еще красивее, чем была. Но в его устах это звучало не как комплимент, а как простая констатация факта. Кстати, надо отдать ему должное, за последние три месяца их общения он не предпринял ни единой попытки воспользоваться ситуацией в пользу продолжения начатого в хореографическом зале.
Обычно визиты Люка приходились на конец недели и начинались с того, что он подъезжал к коттеджу на своем «бентли», оставлял его у крыльца и шел по дорожке. Ширли открывала дверь, когда Люк поднимался по ступенькам. Обычно он останавливался, несколько мгновений внимательно смотрел на Ширли и лишь затем говорил:
— Здравствуй! — И чаще всего добавлял: — У тебя цветущий вид.
Как правило, на Люке была простая одежда, которую вполне можно было назвать рабочей: потертые джинсы и рубашка или футболка. В таком облачении он больше походил на слесаря-водопроводчика, чем на дирижера симфонического оркестра, и это почему-то умиляло Ширли.
Они входили внутрь, в маленькую прихожую. Здесь Люк останавливался и бодро произносил:
— Ну, чем мне заняться сегодня?
Работы для него находилось немного, чаще всего он изобретал ее сам. Для этого ему приходилось обследовать весь коттедж. И где-нибудь — в ванной, на кухне, в гараже или сарае — непременно обнаруживалось нечто такое, что требовало приложения мужских рук.
— Вот видишь! — довольным тоном произносил Люк, засунув руки в карманы и глядя на Ширли так, что можно было не сомневаться: ему нравится на нее смотреть. — Нужно поменять прокладку в кране.
Или подкрутить какой-нибудь винт. Или подкачать колесо «вольво». Или отнести к уличному баку мешки с накопившимся за неделю мусором. Или вымыть автомобиль.
Ширли в свою очередь рассматривала Люка. Из-за смены амплуа он казался ей забавным. И поэтому она тоже была рада его видеть.
Между ними словно шла безмолвная беседа, параллельно той, для которой использовались слова. И она была более теплой и многозначительной, чем реальная.
— Мусор я и сама могу вынести, — говорила Ширли.
— Могла, — тотчас поправлял ее Люк. — Прежде. А сейчас твой врач Лина Смитсон не велит тебе поднимать тяжести.
Она пожимала плечами.
— Какой же вес в мешках с мусором?
— А это мы сейчас выясним, — энергично произносил Люк, направляясь на кухню. — Где они? А, вот... — Он поднимал и взвешивал в руке черные пластиковые мешки, в которых шуршали целлофановые обертки, коробки, картонные упаковки, а также позвякивали бутылки и что-то еще, по звуку похожее на консервную жесть. — Ничего себе! И это ты намеревалась нести к баку сама? — Люк окидывал Ширли насмешливым взглядом, потом неодобрительно качал головой. — Жаль, что нельзя спросить у твоего малыша, как бы ему понравилось подобное упражнение!
Ширли было очень приятно, что со словом «малыш» Люк употребляет местоимение «твой», а не «наш». Это казалось ей верхом тактичности и успокаивало ее. Она была благодарна Люку за то, что он так тщательно выбирает выражения.
— По-моему, ты преувеличиваешь вес этих мешков, — улыбалась Ширли. — Ну-ка дай я попробую, так ли они тяжелы, как ты пытаешься меня уверить...
Однако Люк отводил ее протянутую руку.
— Э нет, золотце, извини! Тогда получится, что ты поднимешь их.
Примерно такие же разговоры происходили и над стилизованной под плетеную китайскую корзину пластиковой емкостью, в которую Ширли складывала предназначенное для прачечной белье. Разница заключалась лишь в том, что беседы велись в ванной.
Заканчивалось все равным образом: Люк нес мешки к мусорному баку или вез корзину в прачечную, находившуюся в центре Бердикса, рядом с аптекой. В последнем случае Ширли настаивала на том, чтобы он вернулся к пятичасовому чаю.
Люк никогда не отказывался. Вероятно, визиты к Ширли являлись для него своего рода развлечением.
Она расставляла чашки на кухонном столе — в гостиную Люк идти отказывался, ссылаясь на свою рабочую униформу, — присоединяла к ним сливочник, сахарницу и блюдо с какой-нибудь выпечкой наподобие яблочного пирога, черничного рулета, маковых рогаликов или сдобных плюшек. Каждое подобное лакомство было испечено ею лично. С некоторых пор она полюбила возиться с тестом и духовкой, хотя только для себя одной никогда бы не стала готовить таких сложных блюд. Но ей нравилось кого-нибудь угощать, а Люк хорошо подходил для этого.
Даже лучше, чем кто-либо другой.
Ширли боялась себе признаться, но скоро ей очень понравились чаепития с Люком, тем более что они всегда сопровождались интересными беседами. Или полезными. Как, например, однажды заведенный Люком разговор о детской комнате.
— Ты уже решила, где устроишь детскую? — спросил он, подливая сливок себе в чай.
Час назад он до блеска надраил ее «вольво», затем съездил заправить бак бензином, после чего с чувством выполненного долга сел пить чай.
— Детскую?
Как ни странно, Ширли еще не думала об этом. Ее мысли пока вертелись вокруг так называемого перинатального ухода за младенцем — питания, витаминов, минералов и тому подобных вещей. Еще она размышляла над тем, какую одежду будет носить, когда увеличится ее живот.
